Ротвейлер  ТАНК

  1. Маленький Танк.

(тогда он еще не был Танком)

 

Сынок зашёл в дом спокойно, уверенно, как в свой. Наглый. Дом был не его, территория не его, вообще эта территория Вожака, а он входил уверено, даже не оглядываясь по сторонам: вдруг в доме окажется кто-то из старших. Пустили бы его на фарш… А он! На входе в дом не задержался, не пригляделся, к воздуху не принюхался. Зашёл, сел на диван. Молодой, сухой, даже худой. Солидности самцовой никакой. Щёк нет, да и солидности живота тоже. Впрочем, у Вожака тоже нет щёк и солидности живота, но Вожак Дядя Лёша на велосипеде с собаками почти целый день по Территории гоняет. А у этого походка не упругая, стопы слабенькие, хоть равновесие и хорошо держит, но по походке видно, но стопы не тренированные, толчок хороший не дадут, не сможет он долго бежать. Сел на диван и уставился. Вообще, любой щенок ротвейлер в четыре месяца уже знает, что за наглый взгляд чужака в глаза из-под наморщенного лба трёпка полагается. А этот гость, наверное, не знает, что на ротвейлера не стоит смотреть так.  Танк тоже в глаза уставился, шерсть поднял для внушительности. И рыкнул протяжно. Человек улыбнулся, потянулся и потрепал за щеку крепкого, с большими лапами, щенка. Танк зарыча ещё раз. Наглый Сынуля перехватил щенка за за шкуру на горле. Наверное, тупой. Не знает, что ротвейлеров за горло нельзя безнаказанно хватать. Не любят этого ротвейлеры, как и другие собаки, но не любят больше, чем другие. Танк тогда решил объяснить ему это, объяснить как мог. Зубы ещё не сменились – острые. Шумно, вцепился в палец. И тут же перехватил на дальние зубы. В щенячем мире , укус это элемент игры или проявление харакетра. Если игры, то обучающей. Щенки так учатся.  Игра и взаимоотношений, вложенных в собачьи головы веками.Если проявлением харакетра, то  укусить до боли  не является прямым проявлением агрессии. Это – слова, произнесённые на собачьем языке, среди щенков они звучат как «Я сильный! Я серьёзный! И я недоволен». Кусаемый  скорее всего, перестает делать то что он делает, или кусает в ответ шумно и больно. Если бы этот человек был собакой, он должен  отдернуть руку, или атаковать в ответ. А маленький Танк настроен серьёзно, он очень недоволен, поэтому был готов рвануть головой в противоход  и попортить палец. Но, к удивлению маленького ротвейлера, человек руку не отдернул. Наоборот, расслабил и сделал палец мягким. Щенок ещё тогда не знал, что так делают, когда хотят обхитрить. Замер на секунду подумать, что с ним дальше делать: на клыки опять взять или дальними палец покромсать. Этому наглому хватило полсекунды, чтобы палец выдернуть. Точнее, не выдернуть, а вывинтить из пасти. Посмотрел на пожеванный палец  и опять посмотрел на щенка. Смотрел не так, как другие. Смотрел как собака, большая собака. Тяжёлым взглядом. Взглядом  в позвоночник. Как будто смотрит, чтобы понять: дрожит что-то внутри тебя или не дрожит. Взгляд хороший на самом деле. Смотрел долго. А щенок смотрел на него. И тоже сквозь. У того внутри ничего не дрожало. Он не сердился и не боялся. А Танк тоже взгляда не отводил. Уж больно наглый тот. Не хотелось ему уступать.

Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Вожак не спросил:

– Ну как?

Сын посмотрел на Вожака ласково, потом сморщил лоб, кивнул и сказал «Супер», помолчал и добавил:

– Только вот не пойму: борзеет потому что трусливый или крутой очень?

Вожак ответил:

– Этот засранец с  месяца спит, развалившись посреди комнаты. Так что не трусливый. Далеко не трусливый.

Гость опять уставился на щенка и спросил непонятно кого:

– Будущий Альфа, значит?

Вожак ответил:

– Альфа, альфа, – и заулыбался, во все зубы.

– Мозги вправлять не будешь?

Услышал спокойный ответ:

– Мозги вправлять только через обучение  будем. Интеллектуальные игры будем использовать. Слышал о модном течении? Пусть  растёт наглым, самостоятельным и думающим.

Молодой кивнул задумчиво:

– Ну это да… Обломать всегда можно. Себе оставишь борзого?

– Нет, Кузьмичу отдам. Помнишь такого? Тот, который мне в Индии, в командировке тогда помог .

– Помню, конечно. Жалко такого щенка отдавать кому-то. Щенок просто супер… Он от твоего Чемпиона?

– Отдам Кузьмичу. Он на заставе сейчас служит. Пусть у него будет суперпёс. Он просил.

Молодой наглый крякнул, сморщился, поднял глаза на отца:

– Кузьмич и на заставе? Он же после академии как минимум подполковником уже должен быть. У него за плечами такое…

Вожак пожал плечами:

– Да он там в один переплёт попал, еле удержался в армии. Отправили на заставу замом по боевой подготовке.

– Во как… А что случилось?

– Вернулся из рейда тяжёлого и плохого (двух ребят из группы потеряли), пришёл домой…

Молодой оживился и продолжил:

– А дома его молодая красивая жена с другом кувыркается?..

Вожак Дядя Лёша пожал плечами, сделал хитрое лицо.

– Не с другом. С подругой крутой какой-то. И нет чтобы поговорить нормаль-но… Ну, позвать его третьим… А подруга нахамила. Что-то вякнула на тему, что он всё равно ничего ей не сделает. Он Взял боккен дубовый и пошёл машину подругину громить. Боккен в щепки. Пока искал монтировку или трубу, подъехали какие то братки. Кузьмич их сгоряча в больницу и отправил, один  неудачно головой в асфальт врезался. В общем, нанесение тяжких телесных, причём очень тяжких. Ещё и подруге досталось. Она выскочила то ли с шокером, то ли с газовиком, так он и ей в область таза приложился. Травма. Его  давай из армии долой, но как-то уладили и отправили на заставу замом по боевой.

– Зам по боевой – должность лейтенантская. Таких  спецов как Кузьмич обычно не ставят на лейтенантские должности. Ты же знаешь.  Это версия официальная? Или действительно всё так и есть?

– За что купил, за то и продаю, – улыбнулся хитро Вожак.

– А куда?

Вожак что-то стал объяснять. Танк не понял, где это, понял только, что там горы и климат тяжёлый, там беспокойно, а ещё услышал что-то непонятное «12 ПЗ 117 ПОГО».

Сын спросил:

- Чудеса!  Зам по боевой... Лейтенанатом он был 20 лет назад. Тогда, в Индии. Кстати, Кузьмич тебе сильно помог?

Вожак не думая ответил:

– Помог не раздумывая, хотя сам залететь мог на этом по-крупному. Мы ведь против американцев тогда партию разыграли.

– Их за вход в Афган отправили в командировку в посольство? Или я что-то путаю?

– Не путаешь. Он  из тех, кто первым в Афганистан вошёл. Вот его и поощрили, отправили в посольстве послужить.

Молодой помолчал, пожевал губами, спросил:

– Бать, расскажи, во что ты тогда вляпался так, что стал персоной нон грата у натовцев?

Вожак улыбнулся с хитрецой, в руках зазвенели хрустальные рюмки:

– Пока рассказывать рано.  Разливай коньяк.

 

 

2. Позапрошлое утро

Потом вспомнилось позавчерашнее утро. Неправильное утро…

…Кузьмич в очередной раз сунул Танку под нос пластиковую бутылку со срезанным верхом, в которой плескалась его, Кузьмича, моча, набрал воздуха в лёгкие, наморщил лоб, посмотрел тяжело Танку в глаза и опять сказал:

— Слушай… Тебе, конечно, ещё территорию метить. Но, бля, не будь жадиной. У нас радиатор пустой, нужно поссать. Будь другом. И не делай вид, что меня не понимаешь!

Они отработали свой обычный воскресный норматив в 15 километров. Уставшими вышли к джипу марки УАЗ с открытым верхом. Уселись. Кузьмич, смачно выматерившись, помолчал и сказал, что в радиаторе нет воды и ехать нельзя. Кузьмич матюкнулся цветисто ещё несколько раз и напомнил вслух себе и Танку, что у них мало времени и ему уже скоро нужно быть на заставе. Покряхтев, вытащил из-под водительского сиденья початую замасленную пластиковую бутылку с водой. Залил её в радиатор и выматерился ещё раз. Потом ещё. Воды не хватало. Климат жаркий, без воды в радиаторе движок начнёт разрушаться через несколько минут работы. Рации с собой нет. Ситуация однако… Он срезал верх бутылки и выдавил в неё из своего мочевого пузыря всё что было. А было немного: как-никак прошли 15 километров: хоть и до восхода солнца, а всё же не хухры-мухры. Организм всё отдал потом, для пузыря почти ничего не осталось. Поняв, что его моча ситуацию не спасёт, дал Танку команду писать. Танк эту команду выполнял охотно, но только на собственной территории, во время утреннего или вечернего выгула. А как же иначе? Дело святое… Он с большой ответственностью относился к своей территории и к собственным на ней автографам. Сказать всем «Я здесь» он был рад всегда. Причём он метил столбы и деревья так высоко, как позволял его немалый рост. Вот подойдёт другой кобель, понюхает. Пометит столб и опять понюхает, и поймёт, что пометить высоко, как Танк, он не может. Значит, лучше сделать правильные выводы: особенно не борзеть, так как здесь есть хозяин. Большой серьёзный кобель. Танк мочу копил, попусту расходовать не любил, справлял малую нужду так, чтобы нужная жидкость попусту не расходовалась, а приносила пользу его, Танка, авторитету. А тут… В бутылку? Это совсем неправильный подход. Поэтому Танк сделал круглые большие глаза и опять, наверное, в десятый уже раз мотнув головой, сделал сильный шаг назад. Интересный мужик этот Кузьмич. Люди вообще интересными и непонятными бывают. Неужели ему непонятно, что моча — ценнейший продукт?

Переговоры длились уже 15 минут. Кузьмич, сильный, умный и хитрый, вообще редко выходил из себя. Чаще до этого не доходило. С ним не спорили, приказы выполняли беспрекословно. Но упрямая домовитость Танка, переходящая в конкретное жлобство, его из себя выводила быстро. Причём этот стареющий уже седомордый псина с возрастом становился ворчливее и упрямее. Такие вот блин «идеальные» отношения человека и собаки. Кузьмич выходил из себя с некоторой безысходностью, когда танковое упрямство сталкивалось лбами с его Кузьмича упрямством. Кузьмичом — его Хозяином, Вожаком и Богом — человеком, который с Танком уже шесть лет, причём не на диване кожаном в доме пафосном, а в армии! Эти шесть лет двадцати стоят. Отношения выстроены и команды отработаны, взаимопонимание почти телепатическое, но, гад, упрямый  упрётся своим бронированным лбом в какой-то момент, яйца выеденного не стоящий, или прёт как танк, как будто понимает что ничего ему за это не будет. И ему за это действительно ничего не бывает, наверное, по тому, что в Танке упрямый баран просыпается обычно в обстановке мирной и его эскапады обычно к тяжелым последствиям не приводят…

Вообще, их  первое столкновение произошло ровно через пять часов после того, как Вожак Дядя Лёша отдал Кузьмичу поводок Танка, поцеловал Чико (так он числится по документам) в нос, положил сильную ладонь на лоб, потрепал и сказал «Удачи тебе, малыш». Танку было полтора года: начало переломного периода, становление его кобелиной, так сказать, сущности. Кузьмич и Чико сели в «Ниву» и поехали восвояси. Через пять часов на краю бескрайнего южнорусского поля они остановились размяться, подышать воздухом, перекусить. Танк принялся метить растущую вокруг акацию. Кузьмич потянулся, покурил, достал воду и сухой корм, насыпал в миску и крикнул «Ко мне!». Танк в это время метил очередное дерево и, конечно, не хотел прерывать такое важное дело. Кузьмич повторил команду. Танк продолжал метить. В третий раз Кузьмич уже голос повысил и добавил командирского металла. Танка такая борзотень малознакомого мужика, не Хозяина и не Командира, обидела. Он даже подумал устроить ему трёпку, но то ли повод был никчёмный, то ли настроения не было. Он просто развернулся и потрусил в сторону города, где пахнет углём и морем. Туда, где он вырос, где Настоящий Вожак. Собаки умеют ориентироваться в пространстве, они всегда знают, где дом. Танк и пошёл прямо через поле. И, в общем-то, плевать ему, что идти придётся неделю, он считать всё равно не умеет. Кузьмич постоял недолго, подождав возвращения Танка, но, как мыслящий человек, быстро почувствовал, что совершенно точно этого не случится.

Пришлось догонять. Фора была не в пользу догоняющего, но игра в догонялки была выиграна человеком. Отчасти потому, что собака не перешла на более быстрый аллюр, чем прогулочный шаг. Пёс размеренно шагал себе по полю.

Когда Кузьмич догнал и обогнал ходока, встал простой вопрос, что делать. Морда чёрно-подпалого не выражала особой симпатии и намерения разворачиваться и шлёпать к «Ниве». Будучи пойманным за кольцо ошейника, пёс просто и уверенно вытащил из него голову и остался без рычагов управления. Намерения нападать видно не было, подчиняться тоже. Что произошло дальше, Танк в подробностях уже не помнил. Помнил основное. Чтобы показать, что главный он, и подчинить Танка себе, человек решил уложить его в позу покорности. Нет, конечно, не на спину, а просто уложить на землю и заставить лежать. На самом деле Танк это понял и оценил (потом), ведь любые трёпки, взбучки и нахлобучки имеют по собачьим меркам ничейный результат (то есть разрешились вничью), если собака не приняла позу покорности и не лежала до тех пор, пока более главный и победивший не позволит ей встать. Кузьмич боролся с Танком долго, часа два. Танк, переданный Вожаком Дядей Лёшей в руки Кузьмичу, зубы в ход не пускал (на всякий случай), но и лежать не хотел даже тогда, когда большое сильное мужское тело в очередной раз сбивало его с лап, наваливалось и прижимало к земле. Всякий раз он находил в себе силы вывернуться (или почти вывернуться) и даже встать, отрывая от земли Кузьмича, в какие-то моменты кряхтел и даже пердел, но в позу покорности не лёг. Рычал громко и страшно, показывал зубы, но не кусал. Непокорен он и упрям уж слишком. Они боролись зло, на характер, в темпе не высоком, но и без передышки. Под конец всё выглядело просто: Кузьмич навалился сверху, а Танк снизу, упираясь всеми четырьмя лапами о землю, давил вверх, карабкался вперёд, потом опять вверх, чтобы не расслабиться и не лечь покорно на бок. Кузьмич и сейчас бы не сказал, чем могло это всё закончиться, но где-то в километре уже ночью тревожно позвала сигнализация их «Нивы».

А дальше было всё просто. Дальше была команда «Рядомбегом!» голосом без всяких понтов, хорошим правильным голосом  человека  привыкшим отдавать команды не громко, но чётко и понятно. Марш-бросок, подкрепленный желанием выполнять работу, а не бодаться лбами изо всех сил, заход крючком и выход на точку, не в лоб, а с фланга. В лоб нельзя, а вдруг специально машину потеребили, чтобы встретить их на подходе, запыхавшихся. Правило, выработанное Кузьмичом годами, — не возвращаться тем путём, которым ушел. На момент подхода к машине, Их «Нива» стояла с отвинченными колесами, которые слаженно, три бритых, в спортивных костюмах, крепыша загружали в свою машину. Потом были команды «Лежать», «Место» и потасовка с тремя молодыми, сильными, наглыми. Потасовка простая, короткая.

Бился Кузьмич без Танка. Решил, что не нужен ему Танк или побоялся за него — непонятно. Потасовка закончилась быстро. Не любил Кузьмич устраивать театр из рукопашки. Спортсменом в прямом смысле этого слова он не был, он был высококвалифицированным солдатом, поэтому красиво драться не умел, да и не хотел вовсе. Для него рукопашный бой был просто способом причинения ущерба противнику, таким же верным средством, как точный выстрел. Никакой голливудщины. Когда первый, самый крепкий, с хорошей амплитудой врезался лбом в укатанную грунтовую дорогу рядом с полем, а Кузьмич оказался за спинами двоих оставшихся, Танк перестал волноваться...В итоге, его помощь не понадобилась.

А потом они ехали по местам, называемым «чумацкий шлях», пыльные и грязные, помятые вознёй, расслабленные и немного счастливые. В приоткрытое окно влетал упругий горячий, пахнущий сотнями трав летний ветер. Танк ловил его пастью, зажмурившись, и думал, что команды этого человека он, пожалуй, будет выполнять, потому что этот мужик стоит того, чтобы быть его, Танка, Вожаком.

…Дёрнувшись и отступив, наверное уже, в десятый раз от Кузьмича, трясущего перед собачьей мордой банкой с мочой, Танк подумал, что Вожак Кузьмич всё равно не отстанет, потому что упрямый. Даже упрямее чем он, ротвейлер Танк.

Посмотрел так выразительно, как только мог. Даже левую бровь, когда-то распушённую по диагонали в очередном «эпизоде» и сросшуюся криво, поднял до предела. Посмотрел внимательно. Если бы люди понимали, что им хотят сказать собаки, то, наверное, Кузьмич услышал бы о себе много нового и интересного, только не очень доброго. Но люди не понимают собак, если конечно что умеют читать их взгляд. Кузьмич умел, но сейчас, видимо, ему неинтересно мнение Танка о том, что он думает о его, Кузьмича, упрямстве и настырности, грубом подходе к меткам на территории и вообще о сложившийся ситуации, в которой он, старый вояка ротвейлер с седой мордой и кучей шрамов и заслуг перед ним, Кузьмичом, и отечеством в целом, должен как какой то цирковой пудель поднимать лапу и целить струёй мочи в замасленную пластиковую бутылку.

Пёс покряхтел как старичок. Поднял лапу ехидно так, невысоко, и пустил струю ценнейшей жидкости в лихо подставленную бутылку с обрезанным верхом.

Утро хлопотно как-то началось… Неправильное утро, нервное.

Он разлепил глаза… Опять просмотрел и пронюхал то, что происходило вокруг. Суета. Суетились люди, но в удалении, поэтому суета повышенного внимания его, Танка, пока не требовала. Глаза опять на секунду закрылись. Опять вспомнилось далёкое, из детства.

3. Разговор о Ротвейлере

Журналюга, как его назвал старший из сыновей первого Вожака, зашёл во двор, огляделся как-то настороженно и забрался в дальний конец лавки у стола под виноградом. Вообще, журналюги и другие чужаки часто приходили во двор – поговорить о собаках. Иногда с блокнотами, иногда с видеокамерами. Вожак не уставал терпеливо рассказывать всё, что знал о собаках. А знал он много, поэтому рассказывал долго и охотно.

– Интересно, они могут на меня наброситься? – кивнул чужак в сторону четырёх собак во дворе.

– Могут, конечно, – улыбнулся Вожак. – Но только если ты меня атакуешь или если получат команду. А так боятся нечего. Они же видели наше рукопожатие, значит ты свой. Играются теперь спокойно.

– Насколько они надёжны? Могут случайно сорваться?

– Они очень надёжные. Думаю, как автомат Калашникова, – опять улыбнулся Вожак.

– Именно эти собаки или ротвейлеры вообще?

– У-у-у-у, батенька… Вопрос философский. Эти уж точно. Да и ротвейлеры вообще. Хотя нужно сделать поправку на генетику и воспитание.

– Как это?

– Попытаюсь объяснить. Знаешь такую машину – «Ауди ТТ»? Или «Субару Импреза»? Надёжные машины? Надёжные. Мощные, быстрые, красивые. А сколько людей на таких разбилось? Много. Я видел, как парень снёс забор через минуту после покупки «Форда» с косвордовским движком, за территорию салона не успел выехать. Машина сорвалась в юз. Вопрос – кто виноват? Машина? А может, она ненадёжная?

– Машина, пожалуй, не виновата.

– Точно, не виновата и надёжна. А такую ситуацию представь: хозяин той же «Импрезы» взял и по совету прохожего смазал тормозные колодки смазкой. Что смеёшься? Слишком дико звучит? А я знаю кучу примеров, когда по рекомендации «знающих людей» хозяева четырёхмесячного ротвейлера начинали его отрабатывать на рукав, злобить, другими словами. В итоге к двум годам получали безмозглого терминатора. Самое непонятное и неприятное для меня – то, что в итоге оставалась виноватой собака. Был случай, когда купленный у нас щенок в возрасте полутора лет сильно покусал хозяйского сына. Пришлось забрать в питомник. Так вот, пёс у нас провёл год, мы ни разу не слышали от него даже рыка. До сих пор уверен: собака с абсолютно нормальной психикой. Хотя факт есть факт – хозяйского сына он всё же покусал. Так что «делайте выводы, господа присяжные».

– Другими словами, собака как машина?

– Ну почему сразу машина? Собака, конечно же, не машина. Собака – это собака. Просто пример привёл такой. Купив компьютер, человек учится на нём работать. Купив машину, сдаёт на права. Но часто бывает так, что, купив собаку, начинающие вдруг решают, что они специалисты, и начинают воспитывать ротвейлера ПО СОБСТВЕННОЙ МЕТОДИКЕ. Или ещё хуже – вообще не воспитывают.

– Какой выход? Идти в клубы собаководства? Учиться? Обращаться к специалистам?

– Учиться, конечно. Надо книги читать, с «бывалыми» разговаривать, в интернет чаще заходить, со специалистами общаться. Только не надо их путать с псевдоспециалистами.

– И все же, ротвейлер – жесткая охранная собака, чисто армейский пёс? Кто он – пастух, сторож, компаньон, нянька, спасатель? Почему его так любят и почему об этой породе пишут столько страшного?

– Сложно ответить одним словом. Ротвейлер – это… Представь себе старого вояку из разряда высшей пробы – это и есть ротвейлер. Он образован, в меру циничен, бывает ворчлив, но всегда деятелен и силён. А если дело доходит до драки, ему нет равных. Наверное, кобель ротвейлер – вот такой. Да, он ворчлив, но есть поговорка «Чем хуже характер, тем лучше работник». Нельзя сказать, что он очень пластичен и деликатен. Многие хозяева от радостного приветствия своих питомцев с ног валятся. Он не любит фамильярности, не любит, когда его попусту тревожат. Подача его лапы часто напоминает удар. Если коротко – то он, конечно же, «гипер», он НАСТОЯЩИЙ. А при этом в общении с ротвейлерами я никогда не сталкивался с подлостью, не встречался с ложью и лестью – они не заискивают, никогда не врут. Ротвейлер уверен в себе и знает, чего он стоит. А если доходит до дела, то шутить и пугать не будет, он будет убивать. Вообще, ротвейлеры-кобели – серьёзные ребята. Суки другие. Они очень любят своих хозяев-мужчин, очень им преданны, ласковы с ними. Они их ревнуют к посторонним, не любят с ними расставаться. Но при всём этом в деле они тоже очень хороши. Если обученная ротвейлерша охраняет территорию или хозяина, то, не побоюсь сказать, у обычного мужчины без спецподготовки нет шансов победить в единоборстве.

– Я ещё больше запутался, – признался чужак. – И всё же, эта порода – для города, для семьи или узкоспециализированная служебная?

– Если коротко, то порода хорошо впишется в обычную семью, если хозяева ПРАВИЛЬНО поймут эту породу, разберутся в ней и не будут делать ошибок.

– Какая главная ошибка?

– Если говорить о воспитании, то раннее озлобление. Дело в том, что они до года-полутора в большинстве случаев очень добрые и мягкие, а после полового созревания сильно меняются – становятся жёстче. Если начать злобить в юности, то, сами понимаете, пойдёт накладка, в итоге можно получить необузданного зверя. Мать-природа очень редко даёт в руки самодуру такую махину как ротвейлер. Он не любит фамильярности, он требует уважения. Подлец или негодяй не добьётся взаимопонимания, стопроцентного контакта. В жизни ведь ничего не бывает просто так, ко всему нужно идти, стремиться, а это сложно, это требует усилий. Закомплексованный, злой, слабый человек не может себя заставлять на протяжении многих лет прислушиваться, напрягаться, утруждаться! Поэтому его ротвейлер рано или поздно даст сбой, сорвётся. Если не ошибаюсь, в 94-м году в Киеве на серьёзной выставке я видел, как за неподчинение и последующую дисквалификацию хозяин стал пинать своего пса. Так вот, сотню против рубля ставлю, что у них совместная жизнь не сложилась, потому что он СЛАБАК и ПСИХОПАТ, а мать-природа ТАКИМ в руки ротвейлеров надолго не доверяет.

– Какой-то пафосно звучит... Ротвейлеристы  какие то особенные людичто ли ?

– Да какие особенные… Это закон сохранения энергии. Ничего не даётся просто так. Если хочешь добиться подчинения ротвейлера, нужно для начала научиться контролировать и понимать себя. Вот это я и хотел сказать, всего лишь. Всё просто.

– Вопрос с подвохом… Как вы относитесь к собачьим боям? И к участию в них ротвейлеров?

– Крайне отрицательно. Даже обсуждать не хочу эту тему.

– А какую роль в поведении собаки играет генетика?

– Здесь тоже всё просто. Речь идет о наследственности. Дефекты нервной системы предков, как известно, передаются по наследству. При выборе щенка нужно искать такого, который происходит от надёжных собак. Вот и всё…

– То есть нужно искать собаку с родословной?

– Родословная – это клубный документ, который подтверждает право собаки на племенное использование, в котором прописаны её предки до четвёртого поколения. Если речь идёт о покупке друга, без перспектив племенного разведения, то он вполне может быть без родословной. Например, щенок неплановой вязки или щенок с незначительным дефектом… А почему бы и нет?.. Главное, чтобы вы знали: в роду у него не было собак с неустойчивой психикой. А если продолжать эту тему, то даже наличие родословной не исключает наличие психических дефектов у предков.

– Примерно понял. Так где же лучше приобретать щенка?

– Идеальный вариант – племенной питомник. Даже в самом хорошем питомнике всегда есть щенки разной ценовой категории, от очень дешёвых до дорогих и очень дорогих. Неплохой вариант – купить в клубе. Можно купить и по объявлению. Хотя всё же лучше в питомнике, ведь хозяева питомников заботятся о добром имени, поэтому меньше обманывают клиентов. Да и претензии им легче предъявить.

– А что говорят о слабом здоровье?

– Действительно, в возрасте до года потерять рота легко. Успокаивает то, что сейчас появилось много качественных вакцин и иммуностимуляторов. Здесь опять повторюсь: нужно наблюдать за собакой. Не лениться заниматься её здоровьем, вовремя прививать, гонять глистов. В хорошем смысле БОЯТЬСЯ за её здоровье. Если появляются признаки нездоровья, нужно поднимать тревогу!

– Вам часто приходилось хоронить собак?

– К сожалению, да.

– Это страшно?

– Очень. Дико ощущать свою беспомощность. Ты – взрослый сильный мужчина, а сделать ничего зачастую не можешь… Они просят помощи, ты пытаешься помочь… А они всё равно уходят. Я схожу за вином. Возражений нет?

Возражений не прозвучало, Вожак псарни ушёл. Танк, ещё молодой, из тех, кого старшие со скидкой на возраст ещё не бьют и терпят, выбрался из ямы под ёлкой, в которой лениво прятался от жары, и пошёл прокачивать гостя. Любил он прокачивать чужаков на вшивость и пакостность. Прежде чем пойти , шкрябнул уже сильной лапой по земле и выковырял косточку с мясом, вчерашнюю… Дальше – просто. Положить её на чужака. Если начнёт махать руками, его пустят на фишбармак старшие, а если не начнёт… Тогда, пожалуй, можно с ним ничего не делать. Что, собственно, он и сделал с интересом и удовольствием. Вонючая грязная косточка уютно легла на белые льняные штаны чужака. У журналюги выражение морды лица стало одно загляденье, и пахнуло от него страхом и ещё черти чем. Руками махать не стал, косточку с себя не сбросил… Неинтересный типаж. Пожалуй, можно его и в покое оставить. Не самое худшее поведение, на самом-то деле…

Вожак появился быстро и тихо.

– Не бойся! – он забрал косточку и отдал Танку, который, не скрывая удовольствия, плотно взял её всеми зубами. – Он тебя сейчас на вшивость проверял. Ему было интересно, что станешь делать.

– Я прошёл проверку?

– Балла на 4. Если бы согласился погрызть кость, стал бы совсем своим. А так – почти свой.

– Забавно. Я принят в клуб ротвейлеров… Круто. Вот о чём хотел спросить… Что такое выставка? Почему на неё едет дикое количество людей, тратят деньги, портят себе и друг другу нервы?

– Выставка – очень многогранное мероприятие. Во-первых, это очень увлекательный и интересный спорт. Там много спортивных элементов, много адреналина, высокий накал страстей. Во-вторых, это возможность пообщаться с такими же фанатами породы, как и ты. Ещё это возможность показать результаты своих трудов, свои достижения, получить вязки и покупателей щенков. К выставочным сезонам профи готовятся долго и упорно. Отрабатывают элементы дрессировки, готовят собак физически и психологически.

– Что для выставки главное? Какие факторы ключевые?

– Факторов много. Если игра идет честная (в смысле судейства и соперничества), то, естественно, это – экстерьер, подготовка собаки, профессионализм хозяина, состояние собаки на момент выхода на ринг, покрытие ринга, «плотность собак в ринге», погода.

– Что значит «состояние на момент выхода на ринг»?

– Дело в том, что даже хорошо подготовленную собаку можно «перегреть» перед рингом: перекормить или недокормить, собака может быть взволнованной, напуганной… Много составляющих… В идеале собака должна быть а б с о л ю т н о уверенной в себе, в своём хозяине. Должна быть бодрой и свежей.

– Не слишком ли сложно? Сколько я бывал на выставках, там всё просто: пришёл, походил, постоял.

– Глядя на соревнования по конкуру, тоже кажется, что бегает себе лошадка, и ничего сложного. Ринг – это место, где проявляются сильные и слабые стороны в общении и понимании собаки и человека. Это красивое, азартное спортивное мероприятие. Для успеха необходимо полное взаимопонимание. В хорошей связке хозяин подаёт собаке команду о повороте, развороте или необходимости стать в «выставочную» стойку путём натяжения поводка на 5 миллиметров в нужном направлении…

– Не совсем, но понятно. С выставками разберёмся попозже. Интересно понять следующее: ротвейлер – очень популярная в мире порода. На территории СНГ она стала популярной в середине перестройки как хорошая охранная собака. Если говорить о сегодняшних временах, то кто может быть «идеальным» хозяином? Для кого она предназначена? Что ждать от этой породы, например, обычной семье?

– Давай разберёмся вместе. Мы прекрасно знаем, что у этой породы – длинная «трудовая» история. Ротвейлер стал интересен человеку именно как функциональная собака – собака, которая выполняла определённую работу. Естественный отбор был очень жёстким. Заставить идти куда нужно быка – работка не из простых. Давайте представим, какая в процессе такой работы была смертность? Думаю, высокая. Слабые погибали. Дальше… Ротвейлер был не пастухом, а перегонщиком. У этих «профессий» разные физические нагрузки и разные психонагрузки. Пастух работает импульсивно: откололся кто-то от стада – его нужно догнать и сгуртовать. Остальное время собака находится в возбуждённом наблюдении. Типичный представитель собаки-пастуха – шотландская овчарка – возбудимая, очень подвижная. Ротвейлер, как перегонщик, должен был держать постоянный темп движения, при этом оттирая отбившихся коров. Он должен был работать в стабильном режиме. Поэтому сформировался стабильный психотип. В ходе движения стада ротвейлер должен был обеспечивать безопасность – отражать возможные нападения хищников и людей, при этом, опять же в рамках своих обязанностей, работать на строптивую корову – заставлять её идти в нужном направлении. Корова, в общем-то, животное неагрессивное, но чтобы заставить её идти куда требуется, нужны веские аргументы. В итоге на анатомию собаки, позволяющую долго двигаться в среднем темпе, наложились физическая мощь и решительный характер.

Если брать в качестве примера ОБЫЧНОГО ротвейлера, то это пёс, который уважает себя, уважает порядок, уважает «законы стаи». Он не очень любит фамильярность, не хочет, чтобы его воспринимали как игрушку. Например, он не каждому и не всегда позволит трепать себя за ухо или за холку. Он может быть строг с детьми или с другими членами стаи, которые ниже его по рангу. Но, несмотря на внешнюю строгость, ротвейлер – достаточно тонкая собака. Он очень хорошо чувствует состояние хозяина, настрой посторонних по отношению к нему и своему хозяину. Этот пёс очень трепетно относится к обидам. Он даже умеет плакать, по-настоящему плакать, большими слезами. Серьёзно! Я не шучу. Сам видел много раз, причём у разных собак. Незаслуженно наказанный или обиженный, он может заплакать – отвернувшись, тихо, горько. Можно сказать, что ротвейлер даже лиричен – наш Флойд в молодости мог часами разглядывать полевые цветы и небо (тут Вожак улыбнулся), хотя именно этот пёс был большим забиякой, бесстрашным азартным бойцом. А при этом с кем-нибудь из близких он мог поделиться, например, чем-то вкусным. Мне не раз на колени клал кусок мяса или косточку. Многие люди, видя ротвейлера, пугаются его потенциальной силы и весьма мрачного вида. Внешне эта порода выглядит грубым воплощением природной мощи и бешенного физического потенциала. Зачастую проявления ласки у них тоже грубые, увесистые. Радуясь появлению хозяина, он может с разбега, «похрюкивая», запрыгнуть на грудь или просто сильно толкнуть. Иногда даже создаётся впечатление, что он, в порыве нежности не осознавая свою силу, может поранить близкого человека. Он вообще живёт на все сто процентов: радуясь – радуется на всю катушку, играя – играет очень азартно, сражаясь – идёт до конца. Это пёс не только больших размеров и крупной конституции, это вообще – ПЁС с большой буквы. У него всё большое – большое сердце, большая душа, большое чувство долга, чувство собственника. Он не коварен, а скорее прямолинеен – он никогда не будет мстить потом, а даст понять, что ему что-то не нравится прямо сейчас. Если он что-то любит делать, то делает с большим энтузиазмом и тоже на сто процентов. Одним словом, ротвейлер – это собака, которой МНОГО. Если заострять внимание на физических особенностях, то это большая прямолинейная собака. Зачастую ему лень обходить стоящий на дороге стул или стол, проще пройти насквозь. В принципе он так же может пройти и сквозь забор или нескольких человек, преградивших дорогу. При этом он очень деликатен: ротвейлер не любит причинять хлопоты домочадцам, он может часами спать, контролируя обстановку одним глазом, и не требовать к себе внимания. Если говорить о роли ротвейлера в обычной семье, то, скорее всего, это собака-партнёр. Но с учётом того, что мы уже обсудили. Это собака больших размеров, с недюжинной физической силой, открытая, честная, но при этом тоже БОЛЬШАЯ. Прежде чем заводить такого пса, нужно понять, зачем она вам нужна, понять, насколько вы БОЛЬШОЙ человек для того, чтобы стать богом для БОЛЬШОЙ собаки. И нужно помнить, что этот пёс может быть очень серьёзным противником. Он может попытаться стать вожаком стаи.

Если говорить о желании подчиняться, то, в отличие от многих служебных собак, он не «очень прост». Ротвейлер не будет работать со «всякими, кто держит другой конец поводка». Чтобы он полностью раскрыл свой потенциал служебной собаки, нужно завоевать его сердце. Именно по этой причине ротвейлеры не слишком распространены именно как «государственные служебные» собаки. Представьте себе ситуацию: кинолог демобилизовался из армии, вместо него появился другой – молодой, зелёный. Он берёт поводок и ведёт свою новую собаку на службу. Если он слаб душой и характером, то пёс может не пойти и не захочет работать – он моментально разберётся в том, «достойный новый хозяин» попался или нет. Если же «отношения сложились», то он будет отрабатывать свой хлеб на все сто. Хорошая служебная собака чувствует, что от неё хочет её ХОЗЯИН, зачастую псу даже говорить ничего не приходится – он всё поймёт по выражению лица хозяина, а команду можно отдавать и глазами.

Ещё раз сравню с дорогой спортивной машиной. Если научился ей управлять, становишься счастливым обладателем чего-то прекрасного. Если нет – запасайся терпением для решения бесконечных проблем. Если говорить о том, в какой семье должен жить ротвейлер, то это, скорее всего, семья, в которой царит любовь и понимание, в которой есть человек, готовый тратить время и силы на собаку, и в которой собака нужна всем членам семьи. Я считаю, что хозяином ротвейлера должен быть взрослый, разумный человек, понимающий, что имеет дело с очень сильным животным, которое может стать очень верным и преданным другом, но для этого нужно быть достойным этой дружбы и преданности.

 

4. Кузьмич

Вожак Дядя Лёша как-то торжественно и хитро поглядывал на Танка всё утро, будто готовил сюрприз. Да и вообще был задумчив, иногда замирал ненадолго и что-то вспоминал…

Оказалось, ждал гостя. И гость в питомнике появился.

Кузьмич был светло-рыжим, коренастым, очень широким в плечах и тазе мужиком, пропахшим каким-то незнакомым, но не резким запахом. Ноги крепкие, плечи широкие, самцовая солидность живота присутствовала. Нижняя челюсть большая и сильная, нос широкий, искривлённый, сломанный. Походка пружинистая, почти кошачья, икры сильные. Движения экономные, будто привык ходить и бегать далеко и долго, поэтому силы бережёт. Шаги короткие, стопы всегда под телом, чтобы равновесие держать. Руки сильные, запястья широкие. Кожа выжжена солнцем, как у Вожака Дяди Лёши. Взгляд правильный. Хороший взгляд. Не колючий и не наглый, но очень глубокий. Он тоже смотрел внутрь. Так смотрят, чтобы понять, не дрожит ли твой позвоночник, только он смотрел очень спокойно и не задиристо. В общем, крепкий, сильный самец. Такому не хотелось устроить трёпку. Маленький будущий Танк (а сейчас Чико) отвёл взгляд. Нет, не испугался. Просто дал понять, что сейчас выяснять отношения не будет. Не всегда, когда собака отводит взгляд, она боится. Чаще всего собака таким поведением говорит, что именно сейчас она не намерена бодаться характерами. Человек тоже отвёл взгляд. Значит, поняли друг друга и решили, что незачем воевать. Кузьмич зашёл в дом вежливо. Правда, в двери чуть не застрял – дверь двустворчатая, а вторая створка была закрыта на шпингалет. Кузьмичу пришлось боком проходить. Обувь у входа снял, по сторонам посмотрел, на диван не сел, пока Вожак Дядя Лёша не сел за стол. Чико взгляд и отвёл. А потом решил лечь вздремнуть – как обычно, в середине комнаты, чтобы в курсе дел быть, а то в углу можно не уследить за каким-то важным событием.

Вожак сказал:

– Эй, малыш, ну встань, покажись, – и полез в карман. В кармане у него всегда было что-то вкусное. Сухари или кусочек сыра. Не то чтобы Чико сильно любил сухари, просто в его кармане сухари особенными были, всегда пахли ванилью, и хотя жарились из обычного хлеба, но в духовке русской печи. А уж сыр ещё вкуснее, но редко в кармане бывал и понемногу, а сухарей всегда завались. Конечно, щенок сон на сухарь поменял и с удовольствием залез передними лапами Вожаку на колени. Получил вкуснятину и стал не спеша жевать. Большинство ротвейлеров пищу заглатывают, поесть очень любят и едят жадно даже тогда, когда уже и голода-то нет. Таких не зря пищевиками дразнят. Вообще пищевая мотивация – одно из лучших средств в дрессировке. Пищевиков проще учить премудростям собачей работы. Танк тоже пищевик. Тоже любит поесть. Но при этом знает разницу между «утолить голод» и «смаковать». Сухари, полученные от Вожака, он всегда смаковал, ел для удовольствия и не спеша. Вожак всегда давал время пережевать сухарь спокойно. Даже если отрабатывали команды, он не торопил, позволял сделать паузу и съесть спокойно то, что причиталось за труды. А смаковать на коленях Вожака было всегда приятно. Спокойно и надёжно. Так же надёжно, как в те времена, когда ещё молочным щенком был и не оставался надолго без присмотра заботливой матери. Можно было взгромоздиться передом на колени и знать, что сильная широкая ладонь придержит за бедро и поможет устроиться поудобнее. Так он сделал и в этот раз. Взгромоздился и не спеша, пуская слюни, сгрыз сухарь, который был чуть меньше человеческой ладони. У шестимесячного увальня как раз менялись зубы, десны чесались, ещё и поэтому сухарь пришёлся кстати. Сгрыз и на всякий случай посмотрел на Вожака – а вдруг ещё достанется? Он был совсем не против. И вот из недр глубокого накладного кармана штанов появился второй сухарь. Появился и тут же улетел. Улетел, брошенный в сторону Кузьмича. Хороший бросок. Бросок человека, который умеет бросать не только сухари. Почти не глядя, без замаха. Траектория ровная, под два часа в верхнем секторе на уровне плеча. Сухарь был большой, поэтому тоже летел правильно – ровно и точно. Чико одним глазом наблюдал, куда тот летит – так, на всякий случай. Чтобы подобрать и употребить, если повезёт. Не повезло. Кузьмич поймал сухарь легко, почти не глядя. Вожак сказал:

– Малыш, пойди. Тебе сухарь дадут.

Щенок посмотрел оторопело. Вообще-то подобное не полагалось делать, и он в своём возрасте уже знал, что не полагалось. Шутит что ли? По глазам понял, что не шутит – хитрости в глазах не было. И кстати, когда Кузьмич появился, Вожак пахнуть холодом и сталью не стал, как обычно бывало с чужими. А это значило, что можно не напрягаться. Старшие во дворе не напряглись, когда хозяин и гость в дом проходили. Щенок тоже не напрягся. Поэтому подошёл, обнюхал не то чтобы насторожено, а скорее вдумчиво, ноги и пах. Подумал немного и взял сухарь с ладони Кузьмича. У него можно было взять: и себя обнюхать дал, и пах, и не дергался суетливо и виновато. Ладонь тёплой была. Пока молодой пёс вдумчиво пережёвывал сухарь, гость-громила успел протянуть руку и погладить его по голове. Не тяжёлой была ладонь, хорошей, одним словом – сильной и мягкой. А пахнул Кузьмич хвоей, какой-то травой, корой деревьев, камнем и немного землёй. Холодной землёй. Нехороший запах. Что-то было пустое в этом запахе. Даже не пустое, а грустное. Будто внутри Кузьмича какой-то кусочек опустел и не знает, как пахнуть. Он слез с дивана, присел на корточки, протянул руку ладонью вверх и улыбнулся. А щенок, хотя молодой и наглый, но не из болванов неотесанных, взял и ввалил в ответ свою лапу в подставленную ладонь. Не очень-то так нежно, по ротвейлерски, ввалил лапу в руку. Интересно было, удержит ли лапу, не сдвинется ли ладонь хоть на полсантиметра вниз? Ладонь не сдвинулась. Крепкая ладонь, сильная. Человек мягко накрыл лапу другой рукой, почти нежно посмотрел внимательно и спросил:

– Пойдёшь со мной? Хозяином хорошим буду. – И посмотрел на Вожака почти просительно.

Странно даже: смотрел на него как младший, и взгляд не был внутрь. Вожак кивнул. И сказал:

– Рад, что нравится пацан. Пацан классный. Видел, лапищи какие! А башка? Таких голов я давно не встречал. Красивым будет и большим. Рабочие задатки у него отличные – спокойный, уверенный, ещё и лидер по натуре. Поговорим давай. Если будешь заниматься, отдам даром. Полгода-год подержать могу. Подучу. – Вожак заулыбался, посмотрел уже хитро. – Но только если буду знать, что серьёзно отнесёшься к пацану.

Кузьмич чуть не подпрыгнул на месте.

– Василич! Всё, что скажешь, делать буду.

И тут же запах земли пропал, вместо него появился запах луговых цветов. Не врал Кузьмич. Действительно, обрадовался очень.

– Тогда собак погуляем и за столом поговорим. Ты же с ночёвкой, как я понял? У меня коньячок есть.

Нагулявшийся всласть и даже больше со взрослыми серьёзными дядьками и всеми взрослыми собаками питомника, Чико лежал посреди комнаты, провалившись в спокойный хороший сон. Уютно и спокойно ему было спать, и даже не потому, что в доме были его отец и мать, а потому, что люди были надёжные, оттого в доме было спокойно и надёжно. Ротвейлер хоть силён и смел, но к спокойствию в доме чувствителен. В те частые мгновения, когда открывал глаза, чтобы проверить на всякий случай обстановку, слышал обрывки разговора.

Говорил в основном Вожак, а Кузьмич подливал коньяк в маленькие хрустальные стаканчики.

– Ты-то да, собак держал. Грамотный. Но всё равно послушай, что расскажу. Главное – ротвейлер должен работать. Работать каждый день. Будет сидеть в вольере – дурить начнёт. Часто смотришь на какого-нибудь неуправляемого пса, а он-то и пёс ведь не злой и не дурак вовсе, а хозяева справиться не могут. Энергия так и прёт, а пёс засиделся. Вот и строит всю семью, без намордника на улицу не выведешь. Энергию сжигать нужно. Каждый день не только бегать-прыгать, но и головой работать. Пусть скат от машины таскает или тарелочку ловит. Лучше, если что серьёзное – полоса препятствий или следовая. Рабочие качества так же, как у вас в спецназе, надо укреплять: тренировать, развивать постоянно. Если что-то умеет, то постоянно тренировать. Собака должна знать, что она будет работать и сегодня, и завтра, и послезавтра. Только тогда она готова работать в любой момент. Если ИПО – значит ИПО, если ЗКС – значит ЗКС. Вообще, принцип очень простой, такой же, как в армии. Если первогодки ничем не заняты, если они не на подготовке или не плац с туалетами драят, то они начинают дурковать. Поверь, ротвейлер дуркует иногда с большими последствиями, чем рота новобранцев. Видел, знаю. Они не могут иначе. Им нужно работать, работать и никаких гвоздей.

Пацана мы подготовим по ОКД, по следовой, по полосе препятствий. Кусачки дадим, азы в игровой форме без злобы (молодой пока, злить не будем) и парочку финтов по бою на малой площади. ОКД мы уже начали в игровой легонечко, месяцев с восьми начнём на след ставить. Ещё отработаем отношение к выстрелу и атаку стреляющего зигзагом. Поставим хватку мощную, но игровую. Собаку получишь месяцев в 14-15 уже подготовленной. Но пока ещё сырой. Нужно будет шлифовать. А здесь уже многое будет зависеть от того, какой контакт у вас наладится. Любая собака знает и понимает хоть несколько команд, но хочет она их исполнять или нет – вопрос другой. Главный вопрос. Этот будет знать и уметь больше любого другого. Но он попробует стать вожаком. Характер у него такой. Да, впрочем, как и у всех ротвейлеров. Здесь ключевой момент: ждать, пока пойдёт в наезд на тебя и только потом с ним разбираться – неправильно. Доведёшь до этого, считай – проиграл. Ждать, пока пойдёт в наезд на кого-то, но в твоём присутствии и без твоей команды – тоже проиграл. Это значит, что он решает за тебя. А решать, на кого и когда идти, должен Вожак. Первый сигнал будет тогда, когда он не выполнит какую-нибудь простенькую команду. Или выполнит небрежно. Например, подход по команде «Ко мне» сделает вразвалочку. Если делает что-то подобное, знай: он начал тебя пробивать. Этих ребят я люблю за то, что они упрямые и назад сдают неохотно. Если начал пробивать, то просто так назад не откатит – понял, что ты дал слабину и начнёт тебя отжимать. Сначала команду «Ко мне» с задержкой в пять секунд выполнит, потом с задержкой в десять секунд, потом вообще не подойдёт. А потом побежит куда вздумалось, а ты будешь орать как мудак «Фу» или «Ко мне», а ему будет по барабану. Вот тогда тебе его уже ломать придётся. А ломаная собака – не самая лучшая. Ломаная собака – эта та, которая когда-то была сильной и значимой, но её загнали под лавку. Бить нельзя. Битая собака – ненадёжная. Она помнит, что её подчинили «неправильно», подчинили силой. Помнит, что была лидером и знает, что ты её под лавку загнал, а значит, что ты – не тот, кто заслужил быть первым, а тот, кто украл первенство. Разницу сечёшь? Хоть и звучит безумно, но они её, эту разницу, секут. Значит, когда он первый раз отреагирует на команду с задержкой, тебе нужно внести правки в ваши отношения. Пошёл медленно – прояви недовольство, пока идёт. Ускорился, подошёл. В цикле. Усадил. Отошёл на два шага и дал команду «Ко мне». Строго дал. Опять усади. Опять дал команду «Ко мне». Работает вяло – двадцать раз «Сидеть-лежать». Потом на поводок и на поводке команду «Ко мне» с лёгким рывком. Суть не в том, чтобы наказать, а в том, чтобы он понял, что рулевой – ты. Ты Вожак, Царь и Бог. И у него не должно быть никаких сомнений по этому поводу. Никаких и никогда. Если доведёшь ситуацию до разборок с рукоприкладством – проиграл. Его нельзя сломать, можно только договориться. Поэтому если не договорился, сажай пса в вольер и вешай табло на грудь с надписью «Ротвейлер не для меня».

Ты кобеля почти взрослого получишь, но на будущее запомни: когда даёшь миску с едой, нужно сделать так, чтобы твои руки не казались ему чем-то агрессивным, чем-то таким, что нападает на его еду. Делай так: ставишь миску одной рукой, а другой придерживаешь. Поковыряйся в пище или добавь у него на глазах еще несколько кусочков еды. Потом миску отпусти, но вторую руку не убирай. Если пёс недоволен, говоришь «Нельзя», если недовольство продолжается, забираешь миску. Даёшь не раньше, чем через пять минут. Со временем перестаёшь придерживать, ставишь миску, но руку не убираешь и опять же ворошишь ей пищу. На проявление агрессии – «Нельзя» жёстким голосом и громко. Если агрессия не исчезает, даёшь команду «Сидеть», усаживаешь и придерживаешь рукой. Через минуту отпускаешь, даёшь команду «Кушать», но руку далеко от миски не убираешь. Если агрессия проявляется, усаживаешь командой и забираешь миску на полчаса. Команды произноси разборчиво и коротко. Всегда добивайся их выполнения. Буть с ним простым и понятным, будь честным и предсказуемым. Если он молодец, скажи ему что он молодец, не жалей слов на похвалу.  Если он тебе рад а ты ему, присядь на корточки и от души погладь.  Если станешь для него  хозяином, он за тебя пойдет в огонь...

Вообще разговаривали долго. До утра. Солнышко уже начало окрашивать небо в серый цвет. Щенок опять открыл глаза, чтобы проверить, что и как. И услышал предложение Вожака идти спать. Люди нарушали распорядок. Где это видано, чтобы всю ночь говорить о вещах простых и понятных, а поспав недолго, идти гулять с собаками… Он перевернулся, лёг мордой к входной двери и заснул опять, но в этот раз уже чутко, одним глазом. Вожак пошёл спать. Это значит, что он, молодой Танк (пока только Чико), будет нести дозор и, конечно, никогда не позволит зайти чужому в эту дверь и сделать что-то плохое членам его, Чико, стаи.

 

5. Зеленый

Зелёный, а точнее Михаил Зеленков, сержант-сверхсрочник-контрактник, появился на заставе недавно. Сообразительный, уверенный в себе парень с круглым простым лицом и хитроватыми глазами. Отбарабанил свои честные два года и попросился сюда, в Азию, по контракту. Подзаработать или карьеру сделать хотел – в таких тонких материях особо никто не копался, да и неважно это было. У каждого здесь были свои причины по которым, что его занесло сюда, к черту на рога, защищать рубежи даже не своей родной, а соседней братской страны. Здесь к людям относились просто. Смотрели какое-то время, а потом всё становилось ясно, «наш» мужик или нет. Последнее время неспокойно стало вокруг, и никто не хотел вывалиться с горы на караван с абреками, у которых стволы имеются, и при этом чтобы рядом был «не наш» парень. Зелёный производил впечатление бойца сообразительного и грамотного. Нагловатый, правда, и самоуверенный, но, может, это и неплохо. Просился в кинологи, вроде как и опыт имелся – курсы ДОСААФовские проходил когда-то, да и в армии служил всё-таки в погранвойсках. Словом, у руководства возражений насчёт приобщения Зелёного к высокому и красивому, то есть к кинологии, не было. Но и собак свободных не было, поэтому стать кинологом Зелёному пока не светило.

Кузьмич же в этом наглеце что-то видел своё, что-то в нём его привлекало. Кто знает, может, себя молодого вспоминал, может, что другое, но к Танку Зелёного иногда подпускал, в качестве стажёра. В общем и целом, со временем Танк даже спокойно к нему стал относиться. Слегка высокомерно, но всё же терпел его на том конце поводка.

А вот знакомство у них вышло простое, незатейливое. Правда, результат знакомства вызвал громогласный, филигранно витиеватый мат Кузьмича. Тогда Кузьмич доверил Зелёному самое большое свое из материальных  богатство – горный велосипед. Подарок боевых друзей. Агрегат, на котором он «выбегивал» Танка. Хороший агрегат. Он его холил, лелеял и поддерживал в отличном состоянии. Задача перед Зелёным поставлена была, в общем-то, простая – покрутиться на велосипеде с Танком километра три в невысоком темпе и назад. Подтянули потуже ошейник, даже намордник на Танка одели на всякий случай (чего он терпеть не мог, но переносил стоически). Было сказано пса с поводка не спускать (а то быстро себе найдёт приключений), петлю поводка на руку не одевать и на руль не набрасывать. Зелёный кивнул, уверенно дал команду «Рядом» и поехал. Танк без особого энтузиазма потрусил мелкой рысью за ним. Зелёный был собой горд и доволен. О норове Танка на заставе знали все. Поэтому то, что пёс побежал спокойно и почти покорно, говорило о том, что он в Зелёном увидел если не хозяина, то провожатого уж точно. Зелёный ошибался. И ошибался очень сильно. Танк побежал за ним по одной простой причине – Кузьмич стоял на КПП и смотрел им вслед. Поэтому, вскоре после того как КПП с Кузьмичом скрылся из виду, Танк встал как вкопанный. Причём как вкопанный танк, а не трактор, к примеру. Встал и точка! Зелёный даже с велосипеда чуть не упал. Оглянулся, посмотрел на пса и дал команду «Рядом». Танк с огромным удовольствием её не выполнил. Причём даже ухом не повел, будто и не слышал вовсе. Прозвучавший тогда монолог Зелёного результата он не дал ровным счётом никакого. Тогда Зелёный пошел на хитрость: привязал петлю поводка к рулю и попытался потащить упрямого ротвейлера силой. Результат – потеря равновесия и падение вместе с велосипедом. Падение положительных эмоций не вызвало, что и понятно, ведь какие уж тут положительные эмоции, когда падаешь на скальный грунт… Вот тогда Зелёный и допустил главную ошибку: рванул поводок сильно и очень требовательно. Собаке вообще такой рывок неприятен. Он означает проявление власти, абсолютной власти. Танку такое не нравилось никогда. Не любил он фамильярного отношения. Даже Кузьмич не злоупотреблял фамильярностями. Поэтому Танк очень внимательно и очень нехорошо посмотрел на Зелёного. Зелёный этот взгляд понял, он вообще-то сообразительный парень. Спокойный такой взгляд и очень недобрый. Взгляд хищника. Не собаки, а серьёзного сильного хищника, который играть не собирается и предупреждать о нападении не будет. Поэтому, когда Танк очень спокойно начал сдирать прибылыми пальцами передних лап намордник с морды, Зелёный принял абсолютно верное в такой ситуации решение – делать ноги! Причём во весь опор и не оглядываясь. О том, как этот пёс умеет превращаться в Годзиллу, он слышал не раз, поэтому рванул к КПП что было сил. А Танк с опозданием в секунд пятнадцать, которые потратил на снятие намордника, рванул за ним. Солидно рванул, плавно, но очень резво. Танк вообще, рысью может бежать достаточно быстро. На максимальной РысИ что то около за 15 секунд 100 метров. С одной стороны посмотреть, так выходит медленно по сравнению со спринтерами, но это ведь на РысИ которой он может бежать и пол часа и час если нужно. А если в галоп перейти то будет быстрее десяти секунд на сто метров. Галоп утомляет сильно, поэтому обычно в галоп Танк уходит секунды на три четыре что бы рывком покрыть метров тридцать. Тогда рванул плавно. С шага перешел на рысь, потом на максимальную Рысь, потом на галоп, Красиво разгонялся, со стороны посмотреть так - загляденье. Но, Зелёному очень крупно повезло. Так вообще везет только любимчикам Фортуны. Когда сопящая широкая морда была в трёх прыжках от задницы убегающего и трёпка с членовредительством была уже почти неизбежна, болтающийся на поводке велосипед застрял в камнях. Поводок выдержал рывок, шея Танка тоже выдержала рывок, хотя задняя часть собачьего туловища по инерции вылетела вперёд в красивом развороте на 180 градусов. Велосипед тоже всё это выдержал, но пострадал. Сильно.

Рывок и потревоженные камни Танка приостановили. Причём приостановили надолго, потому что Танку пришлось выдирать велосипед из западни, пятясь задом, чем он и занялся со всей серьёзностью, на которую был способен. Выдрал велосипед из ловушки, точнее, часть велосипеда, большую его часть, а меньшая в виде переднего колеса осталась оторванной и брошенной.

Кузьмич же не торопился уходить с того места, откуда Зелёный начал свою прогулку, ждал их скорого возвращения. Иначе Танк не был бы Танком.

Когда на сцене театра событий появился взмыленный Зелёный, Кузьмич усмехнулся в усы. Усмехнулся как человек, довольный тем, что не ошибся. А вот когда следом вывалился Танк, размеренно идущий почти максимальной рысью, не возбуждённый и не рассерженный, отслеживающий перемещения Зелёного с точностью самонаводящейся башни Т-82, со спокойным злым взглядом и прыгающим по кочкам и камням любимым горным велосипедом, чудом не сорвавшимся с другого конца поводка и, похоже, не доставляющим никаких неудобств догоняющему, Кузьмич расстроился. Причём недовольство проявлял очень громко, языком пушкинским, непечатным и голосом, похожим на корабельный ревун.

В тот день многие услышали немало новых даже для офицеров фразеологических оборотов, касающихся различных аспектов сексуальной жизни Зелёного и его родственников до пятого поколения.

 

6. Багира

Танк влетел на территорию галопом. К шлее был привязан Зелёный. Точнее, не Зелёный, а руль его велосипеда.

А Зелёный расслабился. Отрабатывать поводком стал вяло и нечётко. Может, устал. Вообще, Танк чувствовал спинным мозгом, когда можно борзеть, а когда не стоит (ну это с Кузьмичом, конечно. Борзел до того, что когда у Кузьмича живот прихватывать начинает, значит, внимание рассеял, можно поборзеть немного). С Зелёным Танк продолжал борзеть всякий раз, когда ему этого хотелось или когда были на то причины. Танку надоела сегодняшняя прогулка рысью, он хотел откопать свою косточку, которая набирала вкусный душок, прикопанная недалеко от вольера. Но это потом. Первым делом ему срочно нужно выяснить, что это за незнакомая машина проехала через КПП, и что это за силуэт чёрной собаки виднеется на плацу. Поэтому когда прозвучала команда «Домой», он пошёл галопом.

Багира приехала полчаса назад и стояла метрах в десяти от машины, рядом с Кузьмичом и каким-то парнем с видом ботаника. Рывок Танка в сторону новой для Территории собаки был быстрым, резким и мощным. Он ушёл под углом градусов в 45 от направления движения. А поскольку его не сдержали, сразу же увеличил скорость. Увеличил так, как увеличивает скорость хорошая машина с мощным двигателем. Его 55 килограммов мяса без жира на хороших костях на дистанции в пять метров разгонялось очень и очень хорошо. Зелёный, сидящий на хорошем велосипеде, помехой для того ускорения быть не мог в принципе. Стажёр-велосипедист понял, что остановить велосипед не может потому, что тот привязан рулём к летящему во весь опор Танку, и направление его движения чётко и безальтернативно пересекается со стоящей машиной. Оставался лишь один вариант благополучного для него, Зелёного, заезда. Десантироваться! Он вообще умел принимать правильные решения, особенно если имел дело с Танком. Блин, почему не прикрепили его к другой собаке, более спокойной… Например, к старику Джафару? Жил бы, не тужил. А с этим упрямым мудозвоном постоянно приходится быть начеку. Десантирование прошло нормально, приземление тоже вышло нормальным, смягчённое мягкой точкой организма. Освобождённый от бремени веса Зелёного велосипед рванул вперёд и влетел в бампер машины, на которой приехал мужик с видом ботаника и Багира. Привязанный за шестиметровый маршевый поводок лёгкий горный велосипед при смягчённом хорошим амортизатором переднего колеса столкновении с преградой в виде бампера машины взмыл в небо как воздушный змей. Хотя, конечно, скорее не как воздушный змей, а всё же как горный велосипед, который решил заняться воздушной акробатикой. Привязанный к Танку, в ходе набора высоты он сделал два переворота вокруг руля, при этом блеснув в небе яркой рамой и хромированным рулем. Танк несся вперед с явным намерением вступить в переговоры с четвероногим незнакомцем (или незнакомкой) посредством поз, вздыбленной шерсти и ферромонов. Движимый мощным накачанным телом ротвейлера, велосипед, превращающийся на глазах в предмет, способный нанести нешуточный вред стоящим на глиссаде людям, летел, кувыркаясь, на Кузьмича и Ботаника. Кузьмич сориентировался быстро и голосом, способным остановить в жилах кровь, скомандовал:

– СТОЯАААТЬ!

Танк команду выполнил сразу, несмотря на то, что при этом слегка стёр подушечки лап. Ситуация смягчилась: Танк стоял как вкопанный, а велосипед описывал правильный круг радиусом в шесть метров маршевого поводка с центром в скобе в шлее Танка. Ботаник смотрел на летящий в них велосипед разинув рот, а Кузьмич пытался просчитать траекторию полёта велосипеда, чтобы понять: нужно ли броском выносить своего собеседника с места, на котором они стоят.

Велосипед не долетел. Он столкнулся с землёй в метре-двух от стоящих и развалился на части. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: скорее всего, починить его уже не дано. Рама раскололась. Хоть и карбоновая, и безумно дорогая, но удара об бетонный плац выдержать не смогла.

Кузьмич в полной тишине смотрел молча на мёртвое тело велосипеда своей мечты около минуты.

Потом его взгляд, не обещавший абсолютно ничего хорошего, медленно нацелился на Зелёного. Качнувшись влево-вправо и прокачав ситуацию, Зелёный, вероятно, сделал вывод, что танковая система автоматического наведения каким-то неведомым образом внезапно активировалась где-то в черепной коробке зама по боевой и, если проводить аналогии с Танком, то увиливать смысла нет никакого, всё равно система наведения осечки не даст. Успокоил себя тем, что если будут бить, то это полный трындец, и можно даже не сопротивляться и бегством не спасаться. Гипервентиляцию лёгких путём их прокачки Кузьмич делал еще полминуты. Его фраза со смыслом «Я тебя сколько раз предупреждал, чтобы ты Чико к велосипеду не привязывал?» была изысканно украшена самыми витиеватыми кружевами великого русского матерного.

Зелёному ответить было нечем. Да он и не пытался. Таким Кузьмича он не видел ни разу, поэтому инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше рот не открывать вообще.

Танк смотрел на неё.

Он отвёл голову назад, чтобы казаться ещё крупнее. Линия его спины стала идеально ровной, а задние лапы находились в идеальной выставочной стойке. На морде можно было пересчитать абсолютно все морщины, а уши аккуратно сложились на затылке. Выражение морды было как у подсосного щенка, вдоволь насосавшегося материнского молока. Достаточно глупое для Танка выражение. Такой красивой суки он не видел никогда. Даже на той единственной выставке, где побывал.

А она смотрела на него. Её звали Багира. Чёрная как сажа. С большими влажными чёрными глазами и длинными ресницами. Изящная, сильная, с короткой поясницей и длинными крепкими ногами. У неё была не такая тяжёлая голова и не такая широкая морда, как у Танка, но при этом сомнений в том, что эта красивая стерва не сможет в прыжке вырвать кусок мяса из подходящего места собаки или человека, не возникало. Причём Танк по своей внутренней классификации этой мегере поставил бы пять баллов, если бы умел считать. Но считать он не умел, поэтому на всякий случай для себя отметил, что лучше с ней быть начеку. А то того и гляди кусок ляжки на лету оттяпает и не поморщится. Сказать, что она была красавицей – не сказать ничего. Бывают же такие… Сильное тело, длинные задние лапы с шикарными углами. Глаза большие, весёлые и смелые. А шерсть… О, что за шерсть! Она лоснилась и играла на солнце как местный шёлковый халат.

Танк стоял как вкопанный и пялился на неё. Если бы сейчас ему разрешили забраться внутрь холодильника на кухне или даже предложили целый мешок маленьких свежих рыбёшек-тюлек, он бы и не подумал сдвинуться с места. Он просто стоял и смотрел. И хотя пахнул он правильно, как серьёзный настоящий охотник, забивающий свой собачий запах путём втирания в шею тухлятины (отвратительная по человеческим меркам привычка, от которой отучить Танка не могли никак), и поза была правильной, и хвост торчал настороженной свечкой, и всё вроде бы отлично, но почувствовал он, поймал себя на мысли, что сердце стучит так быстро, как не стучало никогда, и в глазах появляется какой-то странный предательский туман.

Кузьмич отстегнул от шлеи поводок и негрубо шлёпнул по холке застывшего пса:

– Танк, это Багира. Поживёт у нас немного.

 

7. Пеленгас

Пеленгас подошёл как обычно: очень тихо, почти бесшумно.

Он вообще умел ходить так, что его не было слышно, заметно, видно. Охотник, бабушку его…

Танк лежал на дощатом полу своего вольера. Грыз вчерашнюю кость, которая на жаре успела нагулять душок. Грыз аппетитно, самозабвенно. Он всё делал с усердием, аппетитом и самозабвением. И сейчас сильные, не пожелтевшие от времени резцы снимали слои вонючего мяса с кости и с хрустом отгрызали куски хрящевой мягкой ткани с того места, что когда-то было коровьим суставом. Кость он держал передними лапами и грыз, зажмурившись от удовольствия. Любил он, как и многие собаки, мясо не свежее, а дурно, по человеческим меркам, пахнущее. Да, случались от такого мяса расстройства желудка, но он ничего не мог противопоставить многовековым инстинктам предков. Подумаешь, инстинкт – поедать дурнопахнущее мясо. Оно же становится мягче и вкуснее, и ничего тут не поделаешь.

Хотя в вольере стояло довольно сильное амбрэ, запах полудикого кота Пеленгаса он почуял издалека. Хотя тот шёл на мягких лапах, Танк знал, что котяра подошёл близко к сетке вольера, но не стал отвлекаться от самого любимого своего (пищевик он пищевик и есть, ничего с этим не поделаешь) занятия и тем более удостаивать не очень-то уважаемого жителя заставы поворотом головы.

Пеленгас – непонятной породы большой кот (таких здесь, в общем-то, не водится. А может и водится, просто Танку не попадались) – появился однажды с воплями и криками, убегая от шоблы местных полудиких собак. Что и где он с ними не поделил, история этих краёв умалчивает, но само по себе явление было необычным. Очень необычным. К заставе живность не подходила. Точнее, не подходила последние несколько лет. Видимо, не зря. Танк очень старательно метил территорию. Да и не один Танк. На заставе ещё шесть собак. И большинство их них нрава далеко не мягкого. С местными псами из не очень близкого селения отношения выяснены давно. И, в общем-то, никто на территорию заставы покуситься не смел. Диких собак в этих краях было мало. Не жили они подолгу. Условия тяжёлые, зимой или от голода погибали, или волки с барсами добавляли их в свой рацион. Выживали маленькие, плотно сколоченные группы, в основном инбредные. Стычка с такой группой не могла принести ничего хорошего. Дикие – они и есть дикие. Особая мерзость этих животных в том, что поодиночке они обычно раболепны и заискивающи, но крепко сколоченной шоблой безжалостны и очень жестоки. Им перегрызть связки на голени даже такому громиле как Танк – проще простого. А уж на обездвиженного навалятся сворой и порвут в клочья. Временами кто-то из одиночек пытался прижиться вблизи заставы, привлечённый возможностью что-то урвать и сожрать. Кого-то из ненаглых пускали поклянчить чего-нибудь, но особенного им от людей ничего не перепадало, так что исчезали они быстро. Именно поэтому Танк, будучи тогда в свободном выгуле, даже опешил слегка, когда на горизонте появился орущий Пеленгас, бегущий прямо на него, на Танка! За котом полным ходом ломилась свора диких псов. Он вообще не очень-то любил, когда происходило что-то, выходящее за рамки сложившегося распорядка и устава внутренней службы. А тут такое… Кот промчался мимо него в нескольких метрах (не побоялся, гад), и Танк оказался между котом и шоблой диких. Пауза ничего хорошего не предвещала. Морально Танк готов к драке всегда. Не нужно ему на драку настраиваться. Как и большинство ротвейлеров, он не предупреждает о том, что будет сейчас р в а т ь. Не брешет никогда, так как не его это дело – пустой шум создавать и пугать кого-то. Обычно берёт сразу жёстко и по месту. Излюбленная тактика его – прикусить по месту и изо всех сил сжать челюсти. Поскольку голова крупная (значит, мышцы длинные), а морда короткая (значит, рычаг короткий), челюсти у Танка такие, что любую кость у человека раскусит, не то что у собаки. Бой с несколькими противниками он тоже вести умеет: научился здесь, на заставе, когда по молодости завоевывал свой статус.

Дикие тоже не целоваться с котом бежали так усердно. Поэтому когда на их пути появился исполин по местным меркам – чёрный, немолодой и матёрый, возникла пауза, прямо-таки театральная. Танк стоял чётко на границе выгула. Отходить и пропускать в свои владения он не собирался никого. Вообще никого. За ним был его вольер, его холодильник, из которого Хохол доставал и отрезал кусочек сала, его Хозяин, его член стаи Зелёный, благоразумно намотавший поводок с тяжелым карабином на руку (так что получился кистень), и его Территория, меченная-перемеченная… А тут шобла диких… Как же их пропустить? Пропустить нельзя. Даже если они (вроде как и дальние, но всё же родственники) догоняют существо, которое, по собачьим меркам, жить вовсе не достойно. Всё равно нельзя, потому что главный здесь он, а если будут ходить и бегать всякие, то он перестанет быть главным.

Дикие границу пересекать не спешили. Остановились, ситуацию оценивая. Для пущей наглядности своих намерений Танк встал на кончики пальцев, поднял шерсть на холке, уши сдвинул до предела вперёд (нельзя их поджимать в такой ситуации. Чего-чего, а уважения он проявлять не собирался). И отвёл голову назад. Эту позу Кузьмич называл «бычка». Угрозная поза, одним словом. После таких манипуляций с внешностью он зримо становился ещё крупнее и ещё страшнее. Так делают все собаки. Например, афганские овчарки (видел здесь парочку таких местных) взбивают свою длинную шерсть и становятся похожими на воздушный шарик. А у него, ротвейлера, шерсть короткая, поднять несложно, вот и поднимает он её от холки до хвоста отрезанного. Ситуацию оценил и почувствовал свой же подленький запах страха. Принюхался. Нет не запах, скорее запашок, далеко не разлетелся, при нём остался. Танк – пёс упёртый, но не отмороженный, бояться умеет и иногда пахнет страхом, за что, в общем-то, себя уважать не перестаёт. Не рычал, просто ждал. Ждал неверного, нервного или азартного движения одного из гостей вперёд, за ту черту, где начинаются ЕГО владения. Тогда у него будут все права устроить им взбучку, очень качественную взбучку. Вытянул вперёд шею, принюхался. Шобла пахла злостью, тупой злостью, смешанной со страхом. Их страх долетел до Танка и стало всё понятно: злая она, эта свора, и даже духовитая, но не пойдёт она в лобовую. Напугал их большой чёрный пёс.

В общем, тогда драки не было. Не состоялась драка. Не пошли пришлые на него, а Танк не пошёл на них. Нет, не потому, что их было много. Конечно, нет. Просто они стояли не на его, Танка, территории, а значит, биться с ними было не за что. Зелёный очень благоразумно не вмешался, окликать не стал и между ними не влез. Постояли. Танк для пущей наглядности поурчал и повернулся чуток, чтобы его в профиль оценили. Дикие оценили. И ушли на высотку. Они там потом два дня кота караулили, только он, сволочь хитрая, выходить за Танка метки не стал. Так и остался на заставе. В общем-то, вёл себя грамотно. На рожон не лез. Всё больше по крышам передвигался. Зато крыс распугал всех, поэтому к нему на заставе даже с симпатией отнеслись: поставили миску на перила курилки и подкладывали туда иногда мяса кусок или ещё чего, Танк не заглядывал и не проверял, хотя если на задние лапы встать, то дотянулся бы. Дали кличку коту – Пеленгас. Так хитрый гад и остался жить на заставе.

Он подошёл, потянулся так, как умеют потягиваться только кошки, и улёгся удобно, с видом углубившегося в думы философа. В общем, пофигистично выглядел.

Странная тварь этот Пеленгас (кстати, почему его так прозвали, никто не помнит или не знает. Прицепилось просто: Пеленгас да Пеленгас), ведь лежит недалеко и смотрит нагло. Танк не обернулся и не посмотрел в ответ, всё равно был уверен, что, скорее всего, по меркам Танковым, собачьим, смотрел этот, из рода кошачьих, нагло, призажмуривши глаза и сложивши лапы. Ну точно как сам Танк, смакующий душистую косточку. И, в общем-то, несмотря на то, что немолод Танк уже, прыти в его натренированном теле хватило бы, чтобы в один прекрасный день рывком догнать наглеца, стукнуть по темечку клыком. Да стукнуть вдумчиво, в район уха, так, чтобы отлетела независимая и никчёмная душонка в кошачий рай. Но, странное дело, не сделал этого Танк до сих пор, хоть и напрашивалась на неприятности эта тварюка наглая хвостатая чуть не каждый день. Наверное, не сделал потому, что в этом мире всё сбалансировано должно быть. Да, да, да, с б а л а н с и р о в а н о. Об этом Танк подумал как-то раз, когда грыз косточку и наслаждался жизнью. Вообще-то, по меркам человеческим, не может собака думать. Но неведомо людям (наверное, потому, что собаки не могут разговаривать), что в головах собак кроме инстинктов и рефлексов еще бывают мысли, и мысли даже философские. Впрочем, некоторые из людей, однажды заглянувших в глаза собаке, которая размышляла в это время о чём-то своём, ловили себя на мысли, что в этом взгляде есть ещё что-то кроме инстинктов и рефлексов, и даже кроме чувств и ощущений. И вроде бы знает собака что-то такое, что ей знать не положено… Только человек устроен так, что никогда не признает того, что он не единственный на этой земле, кто умеет думать. А собакам признание и не нужно, да и мысли у них не меркантильные, поэтому никто никому ничего не доказывает. Мысли у них вообще не такие, как у человека. Не думают они о материальном, о том, что конкретно сейчас нужно сделать, чтобы обеспечить себе пропитание, успех или славу. О том, что завтра опять нужно идти и служить. Или о том, что послезавтра в холодильнике у Хохла закончится сало, которое ему, Танку, причитается после комитета по торжественной встрече. Или о том, что он из очередного комитета может просто не вернуться. Нет, не думают они так конкретно. Непонятно они вообще думают. Но то, что они думать могут, это уж точно. Вот тогда однажды Танк и подумал, что этот кот нужен на земле для того, чтобы просто быть. Быть в противовес Танку, для равновесия. Живёт он вовсе не тем, чем Танк, а совсем другим. И хозяин ему не нужен. И радость он выражает, когда хвост свечкой поднимает, а не как все собаки, вилянием. И вообще, радуется ли он когда-нибудь, непонятно. И жизнь свою прожигает в ничегонеделании, в то время как Танк – один из самых счастливых псов, и состоит при хозяине достойном, при службе серьёзной, весь обычно в делах и заботах по охране территории и в походах всяких непростых. Наверное, каждому псу, серьёзному как он, положено иметь в жизни такого антипода. Просто чтобы был. Чтобы всё уравновешено было и по распорядку, чётко и понятно. Наверное, что-то подобное подумалось ему тогда, когда за котярой местные собаки гнались, и Пеленгаса именно поэтому потянуло к Танку, ведь не побоялся же мимо промчаться. И сейчас всё ближе крутится. Может, и не дразнится он вовсе, а наоборот, место безопасное ищет, и нужен ему Танк для равновесия и уюта, просто потому, что так задумано природой? Ведь не просто так противоположности притягиваются… А ещё они от котов отличаются тем, что не могут жить в одиночку. Нужно служить кому-то. Нужно, чтобы рядом был кто-то, достойный того, чтобы ему служить.

А вообще, если бы Танк уподобился этому котяре и ушёл бы на хлеба вольные, без хозяина… С его-то выучкой и силушкой… Как кот, который живёт сам по себе и ничего его не держит и ничто не привязывает, команд никто не даёт и никто над ним не управствует… Катался бы как сыр в масле. И территория была бы своя (в чём сомневаться не приходится), и самка была бы (а может и несколько), стая была бы, в которой стал бы он вожаком мудрым, сильным и авторитетным. Местных красных волков потеснили бы, да и барсов (которых немного, но всё же есть) тоже подвинули бы… Так ведь нет, сидит Танк в клетке, которую называют вольером, и думать не думает о хлебах вольных и жизни самостоятельной… Нужен ему Кузьмич, не может он без него. Важно ему себя чувствовать частью человека, понимать, что есть у него Вожак, сильный и достойный, который и решение мудрое принять может, и повести туда, куда идти правильно, понимать, что Вожак о нём думает и заботится, и не просто так важничает, а на самом деле стоит того, чтобы быть главным. Нужно ему понимать, что он важную роль в чьей-то жизни играет и что готов он ради этой нужности голову в ошейник засовывать и ходить по комитетам и слушать напевы Кузьмича в свои усы про то, что «И пусть удача за нас, мы уберём их на раз…», и при этом лапы разбивать о камни, за чужими гнаться, а иногда, от выстрела зигзагом уходя, атаковать жёстко и страшно… А главное, закрывать подход к Кузьмичу «с урэза». Чтобы ни одна тварь не подошла неудобно сзади, когда Кузьмич делает ВАЖНОЕ, важное для него. Тогда, когда он так же, как и Танк, защищает спину кого-то. Кого-то другого, возможно и не знакомого ему парня. Главное – это, и делает он это и делать будет всегда. Потому что не может он без этого человека, хоть и упрямится иногда по мелочам, и даже ворчит, когда понимает, что поворчать можно, что это не мешает тому делу, которое они делают вместе, без которого не может он, Танк, жить, да и Вожак его тоже не может. Счастлив оттого, что у них это дело есть, и этим делом они оба сильны, потому что на диванах расслабленно не валяются. Нужно ему, чтобы Кузьмич напевал свою песенку «Остались только мы на растерзание-Е-Е-Е … Парочка простых и молодых ребят…», когда проходит группа, а они с Кузьмичом лежат с винтовкой на чужой земле и ждут своей очереди, чтобы тоже уйти. Нет для собаки ничего страшнее, чем оказаться ненужной никому. Наверное, и Кузьмичу тоже невозможно оказаться ненужным, а то давно бы уехал пчёл разводить, о чём не раз в сердцах говорил.

Видимо, правильно кто-то сказал: «Когда древний человек надел на древнюю собаку ошейник, он сделал её несвободной, но счастливой». Потому что в противном случае собака собакой не будет. Будет кем-то или чем-то другим, но уже не собакой. А тем более умница и труженик самостоятельный ротвейлер не будет им, умничкой-ротвейлером. Будет он зверюгой лютой и страшной, а это для умнички-ротвейлера уже не жизнь…

 

8. Комитет по торжественной встрече

С Кузьмичом за реку они ходили не очень часто. Ходили вброд или переплывали, положив поклажу на надувной плот. Ходили вдвоём. Не весёлые, не куражистые, Кузьмич не бросал апорт (который, впрочем, Танк не любил приносить и во время выгула). Ходили тихие, молчаливые, собранные, не спеша и прислушиваясь. Только Кузьмич очень тихо бубнил себе под нос:

Там проверка на прочность: бои,

И туманы, и ветры с прибоями.

Сердце путает ритмы свои

И стучит с перебоями.

Там – чужие слова,

Там – дурная молва,

Там ненужные встречи случаются.

Там сгорела, пожухла трава.

И следы не читаются

В темноте.

Там и звуки, и краски не те.

Только мне выбирать не приходится.

Очень нужен я там, в темноте.

Ничего, распогодится…

Танк носил воду и еду. Еды – четыре банки тушёнки говяжей и пачка галет. Тушёнку он не очень любил и, в общем-то, поменял бы не задумываясь две причитающиеся ему банки на два куска сала из холодильника Хохла. Сало всегда очень нежно таяло на языке, разливаясь благодатью по пасти, глотке и желудку. Сало Танк никогда не глотал сразу, даже не смаковал, но держал на языке до почти полного рассасывания и наслаждался. Кузьмич подтрунивал над его задумчиво сосредоточенной мордой, но даже это не мешало его процессу получения удовольствия от честно заработанного кусочка розового с прожилкой счастья. Вообще, о кусочке сала на языке Танк мечтал часто, но из-за того что жирные, ему они перепадали редко и в дозах малых, обычно после походов. Кроме не очень любимой, но нужной и важной тушёнки честно пёр на горбу два курдюка воды. Вода вообще ключевой момент. Если воды нет, то дела плохи:

Сначала падает уровень натрия. Это такой межклеточный ион.

Потом, по законам электрохимия, из-за падения концентрации натрия снаружи начинает выходить из клетки калий. Это приводит к тому, что останавливается клеточное дыхание (цикл Кребса) – то, которое обеспечивает синтез главного макроэрга – АТФ из глюкозы.

Вслед начинает уходить хлор. В итоге нарушается синтез соляной кислоты в ЖКТ.

Затем уходит кальций. В итоге нарушается возбудимость нервной системы и сократимость мышечных тканей (сердца в первую очередь).

Приходит кирдык.

Чтобы кирдык не пришёл раньше положенного, у обычной рейдовой микрогруппы (человек плюс собака) имелась в запасе вода, во вьюке.

Собаки хоть и не вьючные животные, но их приспособили к вьюкам ещё в старые времена. Конечно, собака в силу строения тела не может носить такой вес, как, например, ишак. Но разумные нагрузки переносит спокойно и без последствий. Вообще, это удобно. На спину набрасывается попона, в большие карманы которой укладывают груз. У Танка вьюк был такой же камуфлированный, как и маскировочный халат Кузьмича. В карманах вьюка он нёс два курдюка с водой. Этой воды им двоим хватало на двое суток.

Танк выполнял дозор. Всякий раз, когда он покидал свою родную меченную-перемеченную территорию, он менялся. Менялся кардинально. Из разболтанного и вальяжного хозяина территории он превращался в сконцентрированного настороженного хищника, который доверяет только своему нюху и своему слуху и, конечно же, предупредит Хозяина голосом в случае, если учует чужого или чужих.

Кузьмич нёс свой груз. Нёс сложенную и зачехлённую крупнокалиберную снайперскую винтовку ОСВ-96, боезапас к ней, собственный боекомплект, в который входил компактный АКУ, шесть рожков по тридцать патронов (иногда подкладывал ещё два-три рожка Танку во вьюк), сапёрная лопата, американский нож и большой маскировочный костюм. Бронежилет не надевал. Он придерживался мнения, что лучше взять с собой побольше боезапаса, чем бронежилет. Итого в среднем выходило больше 20 кг веса. Одна только винтовка весила около 13 кг и в сложенном состоянии была длиной больше метра. Злая, страшная винтовка. Питается от коробчатого магазина на 10 патронов калибром 12,7 мм. Патроны пулемётные, не самые лучшие для снайперской стрельбы, поэтому Кузьмич всегда подолгу отбирал те, которые возьмёт с собой. После этого он пахнул оружейной смазкой, а Танк понимал, что скоро им опять идти на чужую территорию. Кузьмич это называл «Мы в комитете по торжественной встрече».

Обычно ставилась одна простая задача: скрытно пройти вглубь территории сопредельного государства и обеспечить (в случае необходимости ) огневое прикрытие группе, которая так же скрытно на эту территорию попала и скрытно её покидает. Другими словами – пройти, залечь в нужном месте и, прилипнув к двенадцатикратному оптическому прицелу крупнокалиберной снайперской винтовки, ждать появления группы. При плохом варианте – прикрыть прохождение группы огнём. Винтовка сильная и злая. Нормальная дистанция для прицельной стрельбы – до 1800 м. Патрон очень тяжёлый и, хотя точность попадания лежит в диапазоне 30-40 см, попадание в любую часть тела выводит противника из строя. Можно уверенно работать по противнику, оставаясь вне зоны поражения из стрелкового оружия. Можно использовать и для выведения из строя легкой техники.

Кузьмич ходил в нестандартной для армии экипировке, документов с собой не брал, а с Танка вообще спрос невелик. Конечно, при совсем плохом раскладе абсолютно славянская внешность не оставляла сомнений о принадлежности его, Кузьмича, определенной стране (да и в лицо его знали многие), но формально предъявить никому ничего нельзя, поэтому вдумчивого наезда на российских пограничников, охраняющих рубежи дружеского государства, не будет.

Кроме того, что несёт воду, Танк ещё работает «спиной», прикрывает Кузьмича сзади. Он должен лежать очень тихо и смотреть в противоположную сторону. Типичная команда «Охранять», но только с предупреждением голосом в случае появления кого-то живого в пределах видимости. Любой ротвейлер на незнакомой территории утроится относительно своего вожака так, чтобы смотреть в другую сторону. У Танка этот инстинкт подкреплён приобретённым рефлексом. Он всегда смотрит в противоположную сторону, если Кузьмич лежит или сидит. Всегда. И смотрит зорко, и в атаку сорвётся не задумываясь. У него на ошейнике закреплена портативная рация, и рык будет слышен в гарнитурном телефонном комплексе стрелка. Обычным способом предупредить Кузьмича Танк не может. Точнее, он-то может, конечно, только Кузьмич его не услышит: от выстрелов винтовки закладывает уши, поэтому Кузьмич работает через рацию, а Танк для него становится ушами и глазами, которые слышат и смотрят в противоположном направлении.

Группы ходили не регулярно и не очень часто. Встречали их тоже не всякий раз. В большинстве случаев они возвращались сами. А если приходилось встречать, то в разных точках. Для малых разведывательно-диверсионных групп в случае осложнения нелегального выхода с чужой территории Кузьмич со своей злой дальнобойной винтовкой мог оказаться той самой соломинкой, которая иногда спасает жизнь. Поэтому он получал приказ и шёл. Шёл туда, где есть только он и Танк, и рассчитывать можно только на себя и надёжность своей собаки. Туда, где никто ему не поможет, кроме затёртого «калаша» и ворчливого седомордого грубияна-ротвейлера.

Р а б о т а л и они всего 8 раз из 96 рейдов. А 88 раз лежали часами в камнях и почти не шевелились. Это самое сложное: лежать и ждать, ждать и находиться в боевой готовности. Ждать, несмотря на то, что затекли ноги и лапы и хочется размяться. Ждать, несмотря на холодный скальный грунт и очень жаркое солнце.

Пёс находится в постоянно настороженном состоянии и при этом не возбуждён. Это то, что хорошо умеет делать ротвейлер. Танк делает это хорошо. Кузьмич тоже. Его научили этому давно, ещё в другой стране. В большой сильной стране, в которой не скупились тратить деньги на армию и выращивание профессионалов. Учили хорошо, учителя были серьёзные. Потому Кузьмич тоже умеет многое, очень многое. Например, быть незаметным. Быть настороженным, но не возбуждённым.

В большинстве случаев соблюдалось радиомолчание, и группа только предполагала, но не знала точно, что находится под прикрытием и следующие два-три километра более безопасны. Из восьми было четыре раза, когда Кузьмич работал по прикрытию группы Клеща (или Клещ был таким нефартовым, или походы были такими, что отпускать домой эту маленькую группу никто не хотел). Всего они встречали эту группу 28 раз. Один раз выход был с потерями. Потеряли командира. Кузьмич просто не достал стрелка с «буром» в руках. «Бур» – старая, ставшая легендой большая английская винтовка, которая и стрелять-то уже ввиду старости не должна, в тот раз не подвела своего хозяина, и пуля, пролетев 500 метров, настигла цель. Кузьмич успел настроиться на радиоволну группы, и в гарнитурных телефонах бойцов прозвучало «Внимание, группа! Снайпер». Командир группы бросился, чтобы подсечкой положить на землю связанного по рукам, прожжённого солнцем араба, попал на директрису огня и поймал пулю, которая предназначалась не ему, а тому, кого выводили из страны. Того, за кем пришли, кто был целью рейда. Кузьмич всё видел, но сделать не мог ничего. От него до стрелка-пуштуна было больше двух километров. Он видел, как бойцы из группы по ущелью выносили командира, видел, как их трепали пулями из-за камней. Слышал, как в эфире звучали чёткие команды, перемешанные с отборным матом. Видел, как ребята ускорились и как двое, один с пленником, а второй с командиром на плечах, ушли вперёд, а двое, «танцуя» и перекатываясь по камням, огрызались короткими очередями. И только. Когда они вошли в его зону обстрела, он начал свою работу. Он отстрелял два магазина и промахнулся всего раз. Одно попадание тяжёлой пули это минус один. Даже если пуля попадает в ногу, всё равно минус один: болевой шок от очень серьёзной травмы выводит человека из строя. Поэтому даже в ноге 12,7 мм злого свинца – это минус один.

Задержал. Сбил с толку и заставил догоняющих потерять темп. Дал группе возможность выйти и ушёл сам, точнее вдвоём с Танком. Выходили тяжело. Шли не напрямую, а хорошим крюком, в хорошем темпе и с той же поклажей, с которой пришли. Не бросили длинную неудобную винтовку, которую Кузьмич называл «Катюша». На подходе к реке Танк показал, что впереди кто-то есть. Дальше шли прорываясь: Танк в дозоре, а Кузьмич поливал короткими очередями и путал следы, постоянно меняя направление. Всё-таки вышли. Измотанные, но живые. Когда вышли из реки, которую осилили вброд, Кузьмич сказал: «Мы дома». Это означало, что Танк скоро получит на кухне те косточки и ту пайку, которую не съел «в виду отсутствия», а ещё кусок сала. Он будет есть и спать, и выйдет из вольера только тогда, когда сам захочет. И опять получит кусочек сала, аккуратно отрезанный сержантом-поваром по от розового с тремя прожилками внушительного шмата, завернутого в тряпочку и хранящегося в холодильнике.

А Кузьмич молчал несколько дней. Имел право. Тогда, в походе, он оставил на противоположной стороне лежать мёртвыми одну полноценную рейдовую группу противника. Только радости не было. Совсем не было. Не чувствовал он себя победителем, хотя один к тридцати – очень хорошее соотношение потерянных каждой из сторон. Тогда Танк впервые услышал запах крика. Запах, который всегда ходит рядом с запахом смерти. Точнее, нет, впервые не тогда. Впервые ещё в детстве. Там, где пахнет углём и морем. Пахнул криком Вожак Дядя Лёша. Пахнул тогда, когда хоронили шесимесячного красавца Фрэнка, но Танк по щенячеству этот запах не понял и не расшифровал. Понял по-настоящему только после этого похода. Запах крика – такой резкий, почти как запах стали, только с примесью чего-то вроде перца. Именно так пахнет крик, которого не слышно, крик, который человек не испускает, а оставляет внутри себя. Этот крик рвётся наружу, и если человек его не выпускает из себя, то становится быстрее, выносливее и сильнее. Этот крик не тонет в алкоголе. Из-за того, что он не утихает, он не даёт человеку спать и отдыхать. Он постоянно будит его и заставляет быть быстрым, резким и сильным. Этот крик, который пахнет сталью и перцем, изнашивает сильно, и если его не выпустить из себя, человек начнёт слабеть и усыхать.

Кузьмич пахнул криком два дня, а потом всё-таки утопил его в лошадиной дозе вонючего местного самогона.

 

9. Первая кровь

Они вышли с уреза. Хотя какой к черту урез может быть в горах? Нет его здесь в принципе. Это просто выражение такое у Кузьмича. Когда-то давным-давно, будучи первогодкой, ещё до Афгана, служил он на Чёрном море. Стоял раз часовым на наблюдательной вышке, да отвлёкся от своих прямых обязанностей на сослуживцев, играющих в футбол. Вдруг откуда-то с моря (как они прошли, одному богу известно) небольшое стадо коров влетает на территорию. На территорию погранотряда, охраняемую территорию, между прочим. А это ЧП, это тебе не хреном кедры околачивать. В общем, довод «Товарищ лейтенант! С урэза они зашли! С урэза!» действия на зама по боевой подготовке не возымел никакого, и резвился тогда молодой Кузьмич в полной боевой выкладке на полосе препятствий всю ночь после наряда… Запомнил на всю жизнь. Вот и возникла тогда присказка «Зайти с урэза» – неудобно зайти, неожиданно.

Они зашли именно так. Точнее даже, не зашли, а случайно свалились почти им на головы. Свалились вдвоём в расщелину, а в той расщелине – мальчиши-плохиши с ярко выраженной азиатской внешностью в количестве шести человек с аккуратно сложенными в сторонке «калашами», перекуривали и перекусывали перед очередным переходом. И караванчик маленький из десяти ишаков.

Они тогда отрабатывали следовую. Если уж совсем честно, то Танк хорошим следовиком не был. Наверное, сторожем был или штурмовиком, но не следовиком. Нет, след-то он, конечно, брал. И отрабатывал его с упорством, настойчивостью и настырностью, но по следу давностью часов в шесть-семь работал плохо. Поэтому Кузьмич его и натаскивал постоянно по этой специальности. А в тот день они работали четырехчасовой след. Танк резво шёл по следу одного из молодых пограничников, который где-то под кустиком уже отдыхал, одетый в подброшенный заранее к точке выхода дрессировочный костюм. Договоренность была такая: пройти по территории к сопредельной заставе, выйти на точку, где лежит дрескостюм, и ждать. Особенно не брыкаться, чтобы Танк не поломал, но всё же дать себя покусать (иначе Танк не поймёт, зачем бежали как угорелые).

Случайность – такая гадость, от которой не застрахуешься. Случайно прямо поперёк следа бутафорского нарушителя пролегала тропка по дну маленькой расщелины. Случайно в это неудачное время и в этом почти укромном местечке решили быстренько перекурить ребята, которые непонятно откуда шли с ишаками, навьюченными непонятно чем. Случайно, почти расслабленный тем, что совсем недавно здесь прошёл свой, Кузьмич и только ещё набирающий самцовую солидность трёхлетний Танк свалились «с урэза» на тех, кому не положено здесь быть. И вот она, случайно возникшая ситуация. Ситуация нехорошая. Вывалились они из-за скального выступа. Если уходить назад вверх – пристрелят в спину. Упасть за камень можно, только смысла нет. У Кузьмича в лёгкой кобуре – табельный даже не Стечкин, а Макар с одним магазином. Значит, боезапаса надолго не хватит, пристрелят.

РРРааааз! Прошла секунда. Во рту появился вкус железа. Что-то там внутри выбросило в кровь солидную порцию адреналина, и его понесло учащённым сердцебиением в мозг.

ДДДва! Страх делает своё дело: окислительные процессы ускоряются, время начинает течь медленнее. Решение принято. Пожалуй, единственно правильное решение. Да не «пожалуй», а единственно правильное. Звучит «Мочи!» – не команда, а просто мысль Танк всё понял верно. Ему включаться в драку долго не нужно, за что его Кузьмич ценит и любит.

ТТтри! Кузьмич, а с ним и Танк ускоряются на спуске, чтобы не дать противнику успеть разобрать сложенные в сторонке Калашниковы.

ЧЧЧетыре! Кузьмич выхватил Макарова левой рукой, сразу же бросая её вниз, цепляя краем ствольной крышки о специально вставленное кольцо в поясе, чтобы привести пистолет в боевое состояние. Он умеет это делать. Он тренирует этот навык всегда, когда есть возможность и нечем заняться.

ППпять! Зло щёлкает ствольная крышка, патрон в патроннике, левая рука описывает дугу снизу вверх, чтобы пуля начала свой путь, а правая уже освободила американский десантный нож от ножен. Старый, но ухоженный тяжёлый нож, который достался ему давно, очень давно, в Афгане, вместе с ушами одного из тех, которые воровали неумелых и неподготовленных советских интернационалистов за пределами их лагеря. Тогда за операцию Кузьмич получил повышение до лейтенанта (от младшего). Уши не сохранились, а американский десантный нож Кузьмич сберёг, любил его и старался с ним не расставаться. Нож отлично лежал в руке. Отличный, но очень злой нож. Как будто живой. Нож, который, освободившись от ножен, сразу начинал просить крови.

ШШшесть! Бах! Первый выстрел. Тупорылая девятимиллиметровая пуля ПМ достигает самого шустрого, который почти успел вскинуть автомат, и тут же Бах! летит вторая для правки. Танк уходит вправо. Он всегда уходил вправо, когда слышал выстрел, и плевать было Дяде Лёше и Кузьмичу на общепринятые нормативы: они в голову Танка вбили пенопластовыми шариками из древнего детского пневматического гранатомёта (который бьёт больно-пребольно) очень простой рефлекс: слышишь хлопок – меняй траекторию! Бах-Бах! Ещё два по второму, самому близкому к автоматам. Итого шесть секунд и минус два со стороны противника. Крик Кузьмича «Фас право». Это значит, что надо уйти ещё правее, и двое оцепенело тянущиеся к автоматам – его, Танка, цель. Дана команда «Фас», а не «Куси». Стук в висках. Это кровь под усиленным напором быстрого сердца стучит в висках, задавая собственный ритм.

Если б можно было время не просто замедлить, а остановить, и посмотреть на происходящее со стороны, то… В общем, картина нарисовалась бы нерадостная и неоднозначная. Впадина в горах. Во впадине ишаки, люди и собака. Один с пистолетом в левой и ножом в правой, рядом большой чёрный пес. Напротив – четыре слегка шокированных бородача, не потерявших однако самообладания и не впавших в истерику от желания немедленно сдаться в плен. Та секунда, что была у человека с собакой на размышление, давно прошла. Понятно, что выживет тот, кто окажется сейчас более решительным и умелым.

СССемь! Дана самая сильная команда, и Танк будет её отрабатывать без сдерживания, так же, как отрабатывал на человеке в очень лёгком и очень крепком костюме на тренировках. Он чует запах смерти, поэтому играться не будет. С энергией разогнанного литерного поезда он влетает в стоящих на одной линии, сбивает с ног, сминает. Кузьмич стрелять больше не будет, потому что Танк на линии выстрела. Пятого выстрела нет. Сзади слышен «хэк» со свистящим звуком – это вошёл в чьи-то лёгкие десантный нож Кузьмича. Кузьмич больше всех любил ножевую. Он вообще считал, что нож – самое совершенное оружие, и не находил ничего дурного в том, что нож возводился в культ. В конце концов, не зря же в культуре кучи стран холодное оружие является предметом поклонения. И сегодня, похоже, случайно и негаданно наступил день отдачи дани старому злому ножу, который так ладно сидел в руке и просил крови.

Внизу возня. Как на тренировке Танк смыкает челюсти на задней части шеи верхнего барахтающегося под ним. Сжимает со всей мощью и чувствует вкус крови, ударившей в пасть, запах крови щедро приправлен ненавистным сырым запахом смерти. Отработанный рывок головой в сторону, и слышен хруст ломающихся шейных позвонков и рвущихся мышц. И ещё раз, теперь в другую сторону. Перехватил удобнее обмякшую шею и ещё раз рванул в одну сторону и в другую. Со спокойствием дикого зверя широко расставил передние лапы и всем весом придавил тех, кто внизу.

И ещё раз слышен нож. Тонкий звенящий звук и едва уловимый хруст рассекаемой лезвием шеи второго. Танк хоть и сильно занят, но успевает бросить косой взгляд и видит, как незнакомый ему человек падает на колени, пытаясь перекрыть руками бьющий из перерезанного горла фонтан крови.

А дальше… Удержание весом бьющегося в конвульсиях тела. И ощущение того, что он задыхается, потому что густая горькая кровь затекает в горло и мешает дышать. Кровь горькая, горячая и вязкая, вызывает рвотный рефлекс.

Он будет держать тело до тех пор, пока оно не утихнет. Первый, лежащий на земле под ним и умирающим телом второго, барахтается, пытаясь вырваться из-под тяжести тел и из-под потока пульсирующей горячей крови. Лучше ему не дёргаться, на него давит больше ста кило пока ещё живого веса. Всё равно не вырваться, и он замирает. Танк всё сжимает сломанную шею, жмурится, сам не зная почему, и слушает. А сзади возни уже не слышно. Запах сырости, страха и смерти становится ещё насыщеннее. Голову прорезает, точнее, пропиливает страх. Сильное чувство страха, незнакомое чувство, плохое и сильное чувство. В ушах стучит что-то, наверное, сто пять. Вообще Танк не умеет считать, ему просто кажется, что это сто пять. Обычно на тренировках Кузьмич отсчитывает сто пять и даёт команду «Брось». Танку хочется, чтобы это сто пять наступило. Он впервые чувствует, как в его зубах умирает человек, и ему хочется, чтобы сто пять наступило, тогда он разожмёт челюсти. Очень хочется разжать, а ещё хочется, чтобы голову не разрывало это незнакомое страшное чувство…

На голову ложится тяжёлая родная рука. Это рука Кузьмича.

– Чико, брось.

Танк разжимает челюсти, делает шаг назад, резким движением сбрасывает с морды, шеи и из пасти густую тёплую кровь и отработанно становится в позу охраны.

Кузьмич цел, без травм, только помятый и уставший. Точнее, потухший. Сказал:

– Ты молодец.

Подумал и добавил:

– Умница ты у меня, настоящий Танк! – Потрепал по голове. – Мы с трофеями и даже с языком.

Подошёл к одному из ишаков, заглянул во вьюк, покачал головой, пожевал губами и сказал тихо:

– Ну нихуя себе мы сегодня пробежались…

 

 

10. Клещ

Он упёрся лбом в поясницу Кузьмича и зарычал. Зарычал утробно и басовито, но при этом негромко. Они сидели на кухне маленькой московской квартиры. Точнее, сидел Кузьмич, а Танк стоял. Упирался в поясницу Кузьмича и рычал. На кухне ещё был Клещ. Это его кухня, и квартира, в которой они провели ночь, была тоже Клеща. Клещ сидел на табуретке с противоположной части стола. Вид у него, как и Кузьмича, был несвежим, даже помятым. На кухне, как и во всей квартире, стоял тяжёлый дух перегара и сигарет. Пили кофе. Молча. Если не задумываться над тем, что на маленькой московской кухне собралась парочка бойцов высочайшей квалификации, каждый из которой стоит двух десятков морских пехотинцев бывшего главного противника, то картина рисовалась почти идиллическая.

Кузьмич и Клещ встретились позавчера на съезде ветеранов спецназа погранвойск СССР. На вопрос Клеща «Могет… это...?» Кузьмич ответил «Могет». «Могет» продолжался один день и две ночи, выпито было немало, необходимые вопросы обмусолены (и политические, и экономические, и социальные, и кадровые, и даже вопрос жизни на Марсе). Танк почувствовал холодок только один раз, когда подрёмывал чутко, одним глазом (он вообще спал глубоко только в своём вольере). Даже глаз приоткрыл и поцарапал когтями кафельный пол, чтобы проверить опору на тот случай, если вдруг придётся резко взорваться и уйти в прыжок. Холодок пробежался по комнате тогда, когда в полупьяном разговоре выяснилось, что Клещ, оказывается, в некоторой степени буржуй. И буржуйствует он поставками компьютерной техники. Кузьмичу это не понравилось. Не любил он новый рождающийся класс предпринимателей. А Клещ, оказывается, не просто вояка, а ещё и хозяин маленькой фирмы, которая продаёт компьютеры и всякую вычислительную муть в армейские структуры. То есть он-то сам на работу, конечно, не ходит, но фирмёшка работает, и работает исправно, а поэтому есть у него домишко за городом, где его мама живёт, и машинка хорошая. Холодок развеялся только под натиском логики и эмоций типа «Ты что, Рыжий, обо мне подумал, а? Да у меня за реку ходок, бля, больше, чем шрамов у твоего зверюги». Кузьмич для себя согласился с мыслью, что не дерибас он какой-то впаривает, а хорошую серьёзную технику. Которая в том числе идёт и в экипировку тех групп, которые работают в рейдах ещё и с техникой. Такую группу водил и он, Клещ. И удивительно, конечно, то, что в стране гор и ветров, о которой и Клещ, и Кузьмич, и Танк знают не по рассказам, нужна бывает техника тонкая, умная и точная. И хоть техника эта на самом деле заграничная, но что поделать прикажешь, если в своей стране разруха, да и не делают в России собственных ноутбуков, способных выжить в условиях рейдов по горам. Нужна эта техника тем маленьким группам, которые ходят за реку. Им не только техника нужна, но и люди, которых презрительно называют «яйцеголовые» – они частенько входят в состав малых групп, и берегут их обычно как зеницу ока, а может ещё трепетнее, потому что таких яйцеголовых в стране – на пальцах двух рук пересчитать.

А так в целом душевно они сидели. И, наверное, пошли бы на «четвёртые сутки пылают станицы», но Танку с Кузьмичом нужно было сегодня попасть на выставку собак, ради которой, по сути дела, они проделали этот длинный путь. Поэтому прошлой ночью решили под утро больше не пить, даже несмотря на то, что в ларьке неподалёку им после третьего прихода с Танком за компанию стали предлагать спиртное бесплатно, лишь бы не пугали народ видом танковым и запахом….

Они были интересной парой. Кузьмич – крупный, с большими руками и широкой поясницей. Воплощение неудержимой брутальной мощи. Если Кузьмич в прошлой жизни был собакой, то точно или ротвейлером или другим молоссом. Клещ был другим. Ростом выше среднего, с крепким торсом, сильными ровными ногами и узким тазом. Седеющий брюнет с карими глазами и обветренной, очень хорошо загорелой и гладкой кожей. Клещ был л ё г к и м. Лёгким и очень подвижным. В прошлой жизни он, наверное, был котом. Большим котом. Как Пеленгас. Движения мягкие, плавные. Шаги тихие, почти неслышные. Такие как Клещ очень хорошо и очень долго могут ходить. Неделями. По любой местности. Он точно был если не котом, то доберманом или аргентинским догом. Ударной мощи, как у Кузьмича, у него нет, веса маловато, и на злую винтовку ОСВ-96 таких как Клещ ставить нужно двоих. И удара, такого как у Кузьмича, у него нет. С одного раза грудную клетку в позвоночник не вгонит, но зато быстрый очень. Кузьмичу, чтобы приложиться кулаком, выцеливать нужно, а этот, похоже, успеет ударить раза три-четыре. Разные, одним словом, они с Кузьмичом внешне. А взглядом и повадками схожи. Взгляд смотрит сквозь. Или, скорее, вглубь. Совсем не злой взгляд, просто очень внимательный. Так смотрят, чтобы понять: дрожишь ты внутри или нет. Хороший взгляд, сильный. Танк научился разбираться во взглядах. Он знал, когда взгляд означает спокойствие и решимость, и знал, когда взгляд не значит ничего. Взгляд всегда сопровождается запахом, который не чувствует человек, но хорошо чувствует он, Танк. Танк мог понять: кто перед ним и кто на него смотрит. Нужно просто посмотреть пристально в глаза и почувствовать запах. Если запах железа, то значит, что человек боится, но если при этом смотрит в глаза или отводит в сторону, но не вниз, то это значит, что у него есть крепость внутри. Такого можно не прокачивать и за Кузьмичом не бдить. Нормальный человек, с ним можно иметь дело. Бояться собаку – это нормально. Это инстинкт. Если человек боится собаку, а особенно такую как Танк, и при этом сдерживает свой страх, значит, с ним всё в порядке. Если взгляд пахнет кислым, то боится сильно. Его можно пугануть раз-другой, чтобы рядом с Кузьмичом не крутился. Например, можно ему на ногу наступить, а при попытке согнать с ноги можно и порычать немного, пускай боится, чувствует себя неуютно и в итоге сваливает восвояси. Если человек ничем не пахнет – это самый страшный человек, у него внутри нет ничего. Плохой это человек, его лучше наедине пугануть крепко, можно в угол оттереть и зубы показать. Если взгляд пахнет сладким, то это собака. Точнее, человек, который был в прошлой жизни собакой. Если он, не пугаясь, смотрит в тяжёлые глаза Танка и может позволить себе симпатию к собаке, то, значит, греха за собой не чувствует и ничего подлого не затевает.

Взгляд Клеща пахнул сладким, правда, без запаха ванили, но всё равно сладким. Поэтому Танк решил его на всякий случай качнуть, мало ли чем запахнет, всякое ведь бывает! Когда Кузьмич после бессонной ночи, проведённой за столом с водкой и сигаретами, пошёл в душ, Танк положил морду на ноги Клеща, так что нос как раз почти упёрся в пах. Клещ сидел на своей табуретке. Танк положил голову, посмотрел в глаза и порычал – немного, для затравки. И тут же почувствовал удар в нос почти приторного сладкого запаха. Неожиданная, надо сказать, реакция со стороны человека, который сейчас может оставить очень дорогую каждому мужчине часть тела в зубах чужой собаки. Реакция Клеща поставила Танка в тупик, он абсолютно бесцеремонно погладил Танка по морде и весело заявил:

– А кто сегодня ночью пердел как паровоз? 

Танк  последнюю неделю ел дрянь, которая называется сухим кормом. В поезде ехали почти трое суток и всё такое. Вообще-то с натуралки на сушняк некоторые собаки неделями переходят со всякими диареями и экземами, а он всего ничего: ну не сдержал газы ночью раз-другой. Мог бы внимание и не обратить, между прочим. Он перестал рычать и удивлённо уставился на Клеща. Тот же, в свою очередь, помассировал висок (болит, видать. Оно и неудивительно: выпито вчера было немало) и заявил:

– А кто храпит как,  трактор «Беларусь»?

 Тебя можно на ночь врагам забрасывать. Демарализовывать вонью и истощать бессоницей. 

И почесал Танка за ухом, и добавил как-то очень ласково:

– Ты это… Ебальник-то от моих яиц убери, а то … Куснёт блоха какая-нить, а ты челюстью сдуру клацнешь.

Вот блин сволочь! Танк обозначил все складки и морщины на лбу и даже на морде, которые, по ротвейлерным стандартам, могут проявляться в особенно настороженном состоянии. В данном случае состояние было не столько настороженным, сколько удивлённо-озадаченным. Почти полный провал: Клещ напрочь выпадает из моделей поведения людей. Похоже, он совсем не боится его, матёрого ротвейлера. Он Танку непонятен, его реакции непонятны тоже. За долгую по собачьим меркам жизнь, не лишённую радостей обломов и издевательств над незнакомцами, он с такой реакцией столкнулся впервые.  Поэтому, для себя решив, что пока счёт ноль-ноль, отвернулся и упал в углу, громыхнув костями об пол.

Клещ эту укладку тут же прокомментировал:

– Ха, привет соседям снизу… Ну прально, нехрен расслабляться. И налил себе кофе, сделал большой глоток, зажмурился, помассировал висок и спросил:

– Слушай, Бульдозер, ты жрать небось хочешь?  Голубцы будешь?

Голубцы Танк ел лишь однажды, когда-то давно. Сейчас не отказался бы, конечно, тем более со сметаной! Но виду не подал, что сказанное понял, хотя от вспомнившейся вкуснятины желудок взорвало желанием эту вкуснятину получить. Наверное, потому, что не положено, а может и оттого, что гордый, или что упрямый и вредный, но заинтересованность возможностью полакомиться голубцами не проявил никак. Поэтому лоб опять наморщил, но хвостом вилять или как-то иначе проявлять интерес не стал. Он, конечно, на сухом корме изголодался, но, блин, так просто его на мякине не проведёшь. Сглотнул слюну и упал на бок, ещё раз ухнув всем весом об пол. Клещ ещё раз потёр висок, зажмурился и сказал без особой радости, но и не злобно:

– Ты ведь не в ауле у себя! Потише можешь? У меня соседка бабушка-фронтовичка.

В это время из ванной вышел Кузьмич,  бодрый и почти свежий.

– Он не бульдозер, он Танк. А вообще-то он Чико. Мальчик, значит. А Танк – не имя, а прозвище. За упрямство и настырность дали.

Сел на корточки рядом с Танком, потрепал по голове, добавил:

– Этот чертяка упрямый мне жизнь спасал пять раз. Вот так вот. Я как кошка: одну жизнь подарила мама, пять жизней подарила собака. Осталась одна, похоже. Кстати, про голубцы пошутил? Или, правда, в холодильнике есть?

 

Он только что проглотил шесть подогретых в печке, которую Клещ назвал микроволновкой, голубцов, щедро приправленных сметаной. Нельзя сказать, что он был сыт, но был доволен. Живот отозвался завтраку затиханием революции, которую вызвал сухой корм. Поэтому он чувствовал себя счастливой сильной собакой, которая готова на любые приключения, пусть это будет непонятное мероприятие под названием «выставка собак» или трехдневный «комитет по торжественной встрече» или просто погоня по следу, хоть даже и заветренному уже. И эта большая и сильная собака рада об этом рассказать тому, кто для неё важнее всех на земле, а именно – Хозяину. Поэтому он упирался лбом в широкую поясницу Кузьмича и рычал басовито, утробно, но негромко – так, что тихая вибрация проходила по телу Вожака, уходила по табуретке и, распространившись по полу, доходила до Клеща.

Клещ покурил очередную сигарету и спросил:

– Кузьмич, вот чего я понять не могу… Ты почему в рейды с собакой ходишь, а не с напарником-мужиком?

Кузьмич усмехнулся в усы и ответил:

– А он не хуже мужика. Ты б не курил, а то… выхлоп сдетанирует.

 

11. Вожак Дядя Леша

Танк удобно устроился на заднем сиденье большой иномарки Клеща, на водительском сиденье – владелец машины, на переднем пассажирском – Кузьмич. Клеща совсем не напугало изрядное количество употребленного вчера алкоголя, он не оставил гостям иного выбора, кроме как добраться до выставки на его, Клеща, машине и никак иначе. Машина двинулась вперёд очень плавно, даже как-то незаметно. Это не джип УАЗ, здесь даже зубами держаться не нужно. Они начали выбираться из двора и влились в поток машин проснувшегося мегаполиса. Они ехали на выставку, и Танк поймал себя на странном чувстве: ему показалось, что Кузьмич начал нервничать. Кузьмич никогда не пахнул так, как сейчас, даже тогда, когда они выходили с той стороны четыре дня назад. От этого странного ощущения пёс тоже начал нервничать. Ничем не показал, будто что-то не так, просто покрылся перхотью. Весь. У собак такое бывает. Ехали долго.

Танк, никогда не блиставший супершерстью (то выгорит, то облезет, то подставится под кипяток или ещё какую-нибудь хрень), покрытый перхотью, смотрелся на фоне холёных вылизанных красавцев, заполонивших выставку, достаточно просто. Даже неинтересно.

Да и неуютно ему было здесь. Приехали сюда лишь потому, что Кузьмич обещал Дяде Лёше хоть раз выставить Танка на крупной выставке. Они должны были выступать в рабочем классе. А в каком же ещё, если не в рабочем? Суета, гвалт, гомон, да и вообще вся атмосфера выставки Танку не очень понравились. Хорошо хоть не под крышей выставлялись. Не любил он помещений под крышей. Дикий, наверное. Но хоть и не под крышей, всё равно обстановка была душной, не просторной. Мало ему места было на этой выставке. Люди, собаки, куда-то спешащие и бегущие, запах адреналина и страха (странно, что страха, ведь здесь никто никого не убивал и даже не бил; здесь никто не рисковал жизнью, но всё равно запахом страха и адреналина воздух был насыщен так, что даже, наверное, человек бы это почуял). Неуютно. Причём неуютно было не только Танку, но и Кузьмичу. Танк это почувствовал. Вообще-то святая обязанность всякого уважающего себя ротвейлера в любой момент, когда Хозяин даёт слабину (или живот у него заболел, или внимание расфокусировал, или подавлен, или просто задумался) – этой слабиной воспользоваться и попытаться поднять свой статус. Вот, например, болит живот у Хозяина – ага, поводок, значит, держит слабо. Значит, совершенно необходимо его за поводок дёрнуть! Даже если уже сто лет не дергал. Или хорошенечко потаскать его на поводке. Это нормально. Этим нужно пользоваться всякий раз, когда есть возможность. Ну, конечно, за исключением тех случаев, когда отношения уже выстроены годами и понятно всё с полуслова и полувзгляда. Хотя иногда даже и при таких отношениях можно характер показать, не потому, что гад по природе, а просто потому, что ротвейлер. В тонусе нужно быть, раз ротвейлера за поводок держишь. Это закон всех ротвейлеров. И ротвейлеры этот закон выполняют. Всегда. Или почти всегда. Тогда Танк закон нарушил и не воспользовался некоторой растерянностью Кузьмича. Наверное, потому, что сам был тоже несколько растерян. Он столько собак не видел никогда! А тут такое смешение запахов, кобелей, сук, молодых и не очень, запах щенков, разные запахи людей, пищи, спиртного и ещё черти чего. Меченные и перемеченные столбы, границы рингов, смазанные границы кобелей… Сложная ситуация. Шоковая. В такой обстановке нет никакой ясности в том, КТО ЗДЕСЬ ГЛАВНЫЙ и в чём суть распорядка жизни этой территории. Распорядок должен быть обязательно! И кто-то обязательно за этим распорядком должен следить. А как же иначе? Иначе просто никак. Танк, как любой кобель, который привязан к своей территории, чтит её, охраняет и постоянно старательно метит, который редко свою территорию покидает, оказавшись здесь, в этой вакханалии и пережив лёгкий шок от первых внезапных ощущений, тут же озаботился одной из тех главных задач, что должен решить кобель за свою жизнь. Помните всем известное «посадить дерево, построить дом, вырастить сына»? Вот у собак это звучит примерно так: «Кобель должен завоевать территорию, повязать как можно больше сук и подчинить себе как можно больше кобелей». И, конечно же, если он оказался здесь, на неправильно помеченной территории, пахнущей непонятно (другими словами – на территории ничейной), то он, живущий и ведомый вековыми законами жизни собак, рассматривает эту выставку как территорию, которую нужно завоевать.

Сначала он задрал морду и всем сказал «Я ЗДЕСЬ!» на собачьем языке. Это получилось как длинное долгое «УУУУУууууу!» с такими движениями лап, которыми собака закапывает что-то, находящееся сзади. С некоторым удивлением заметил, что люди и собаки на этой территории особого внимания его заявке на право владения просторами не уделили. Более того, спустя секунду тишины после его воя об него ударилась семенящая, пахнущая страхом, потом и алкоголем невысокая женщина с искажённым непонятными Танку эмоциями лицом. Она тащила за собой молодого, но уже почти оформившегося кобелька с поднятой на холке шерстью. Рычащего. Кобелёк упирался натяжению поводка и огрызался попадающимся на его пути собакам. Не обошёл он своим неправильным поведением и Танка. Огрызнулся, истерично рыкнул и даже укусил за морду! Несильно, правда, но укусил. Если бы люди чаще задумывались о том, что чувствуют собаки, чем живут, о чём думают… Но люди не обращают внимание на такие мелочи. И если женщина, которая тащит на поводке кобелька, куда-то спешит, то, конечно же, вряд ли она поняла, что взрослый матёрый пёс несколько секунд назад заявил о том, что территория, по которой они все ходят, принадлежит ему. И он готов её защищать! И совсем неправильно сейчас (именно сейчас!) на этого матёрого пса налетать, спотыкаться об него и тащить своего молоденького кобелька (который, в отличие от своей хозяйки, заявление Танка услышал и понял правильно) на поводке прямо под мордой потрёпанного и потёртого непростой жизнью кобелюки-переростка! Логика предельно проста, и следовать ей тоже просто, но… Нужно остановиться, посмотреть по сторонам, подумать о том, что происходит, и принять правильное решение. А люди очень часто этого не делают. Что остаётся делать молодому, перепуганному ситуацией кобельку? Он бежать отсюда готов со всех ног. Боится он Танка (и правильно делает, потому что по меркам человеческим у него шансов спокойно пройти мимо столько же, сколько у пионера-паиньки, звенящего в кармане выданными маменькой на обед монетами, идущего со скрипочкой мимо громилы-рецидивиста, которому не хватает червонца на опохмел), а хозяйка тащит его прямо, так сказать, в пасть! Ему остаётся только кусаться, хоть и неумело, слабо, но кусаться. Что он и сделал. А что остаётся в этой ситуации Танку? Тот, кто знает характер ротвейлера, скажет «Устроить трёпку!», что Танк и сделал незамедлительно. Да нет, конечно, он не собирался наносить серьёзные травмы, он не пошёл, например, в лапы или в горло. Трёпка – момент воспитательный, обычно обходится без серьёзного членовредительства. Прихватил полной пастью за ляжку. Оторвал заднюю часть кобелёчка от земли, дернул раз-другой влево-вправо и отбросил в сторону. Кобелёчек в этот момент хотел было поймать Танка за ухо, но, видимо, опомнился вовремя и этого неразумного поступка не совершил. В общем, по собачьим меркам ничего страшного не произошло. Просто встретилось два кобеля, взрослый и молодой. И взрослый вполне деликатно показал молодому, что он здесь старший и главный. Абсолютно ничего особенного. Но это по меркам собачьим. А вот по меркам человечьим случился скандал. Кобелёчек – будущий чемпион, а слегка повреждённая ляжка полностью лишает его сегодня шансов победить. Скандал! Причём скандал во всё горло и с речевыми оборотами, достойными внимания самого искушённого в русском матерном мужика. Танк тут же почувствовал, что Кузьмич разволновался. Нет, он, конечно, не был удивлён тому потоку матерных слов, который вылился на него, его пса и их родственников. Скорее озадачило и удивило то, что так ловко эти словеса выдаёт на-гора женщина вроде бы интеллигентного вида, хоть и в лёгком подпитии. Потом тётка ударила Танка ногой в грудь. В общем, не очень-то сильно, хоть и очень зло. Такого никто и никогда не позволял себе делать безнаказанно. И Танк сделал короткое движение вперёд. Полшага. Полшага для того, чтобы взмыть вверх, нанося удар лапами снизу вверх, свалить с ног и устроить ещё одну трёпку. Показательную и уже жёсткую. Но в тот момент, когда тело должно было разжаться как пружина, в нос ударил очень сильный запах страха. Приторный и противный запах. Запах издавала не глупая полупьяная тетка. Пахнул Кузьмич. Так он не пахнул никогда в жизни. Вообще никогда. Даже тогда, когда вокруг становилось по-настоящему страшно, когда слева и справа появлялись люди, которые собирались не матернуться, а просто убить…. «ОН ТРЁПКИ ИСПУГАЛСЯ!!!» – Танк остановился за полсекунды до момента, когда Кузьмич отодвинул тётку рукой в сторону. В общем-то, не положено вожаку бояться. Не должен вожак это показывать, и Танк должен был тот испуг использовать как оружие в борьбе за первое и главное место в стае, и пусть стая состоит из двоих, но всё же она стая. Раз вожак боится трёпки тёток, значит, нужно такие трёпки устраивать почаще и тем самым морально изматывать вожака. Нормальная тактика для альфа-самца. Но Танк…

Тот испуг он Кузьмичу простил, хоть и был долго ошарашен. Был не в себе даже когда его вывели на площадку, а навстречу вышел мужик в хорошем лёгком дрессировочном костюме с палкой в руках. Танк получил команду «Куси» и пошёл в атаку то ли задумчиво, то ли лениво. Скорее, всё-таки задумчиво, потому что всё происходящее вокруг было неправильно и не по-настоящему. Всё очень напомнило ему сухой корм: на зубах хрустит и даже пахнет вкусно, а вызывает понос… Мужик смешной, попытался подставить под пасть левую руку, а правую аккуратно приготовил для удара палкой-стеком. Танк кусать не стал. Танк не дурак. Он по-простому ударил грудью в колено. Ударил сильно. Колено не сломал, наверное, потому, что не хотел. Или потому, что не хотел с этим мужиком воевать п о — н а с т о я щ е м у, но этого было достаточно для того, чтобы, пролетев метр, развернуться и пойти на второй заход. Смешной мужик не успел встать, нога болела, видать. Был он в положении глупом и беспомощном: в положении человека в очень плотном костюме, который пытается быстро встать на ноги. Теперь можно и покусаться от души. За два вздоха выцелил незащищённое правое плечо, на которое уже собирался обрушить пасть. Но Кузьмич внёс свои поправки. Прозвучала команда «Отбой». И здесь наступает очень тонкий момент. Хозяин стоит в нескольких метрах, а прямо перед носом в беспомощном положении мужик, которого можно покусать и выплеснуть на него всю обиду за несправедливость тётки-грубиянки. Но команда прозвучала, её нужно выполнять. Хотя, с другой стороны, команду он мог и не услышать, или можно притвориться, что не услышал. Он не притворился. Он замер как вкопанный. Потом был какой-то непонятный разговор Кузьмича с кем-то. Разговор о том, что Танк кусается неправильно, испытание он не прошёл. А потом – скомканный непонятный ринг, на котором ему пришлось бегать на поводке по кругу, становиться в стойку, которую не любил и не понимал. Толстый вальяжный судья, цокая языком, отодвигал брыли и считал зубы, потом сравнивал его чёрные глаза со стеклянными образцами из коробочки и опять цокал языком и охал, прежде чем сказать с восторгом:

– Э-э-э-э-э… А-ван. (Это значит А 1  самый темный и очень редкий цвет глаз)

Танк терпел всё это стоически. Эх, не будь он правильным и дисциплинированным ротвейлером… Разгулялся бы за бестактность и наглость вальяжного… Ещё ему,  трогали яйца. Ужас. Ничего более отвратительного он не переживал никогда. Бег по кругу – глупое занятие, если нельзя откусить некупированный новомодный хвост бегущего впереди. Кошмар. Который нужно забыть поскорее. И хотя Кузьмич похлопывал его ласково по холке и шептал какие-то приятности, настроение было испорчено напрочь. И он, матёрый кобель, честно заслуживший уважение, был абсолютно серьёзно намерен сразу же по выходу из ринга кого-нибудь отловить при первой возможности и устроить шикарную вдумчивую трёпку. А если настроение не улучшится, то ещё и бухтеть, и ворчать дня три минимум! Танк не был бы Танком, если б на этой выставке не случилась коллективная драка, причём он был бы совсем не против того, чтобы ему удалось устроить трёпку сразу коллективу собак и, возможно, людей.

Однако жизнь распорядилась иначе. Обошлось без драки. Не просто без коллективной, но даже без индивидуальной. Неожиданно наградой за сложный, неправильный, нервный и тяжёлый день стал окутавший нос запах ванильной сладости. Старый, но не забытый запах Вожака Дяди Лёши. Танк стал оглядываться, и вдруг на голову легла рука. Хотя он и не слышал, как к нему подкрались, даже не попытался в ответ её перехватить. Эту руку он не забудет никогда. Поднял морду и увидел улыбающегося во все зубы, немного постаревшего, но подтянутого и бодрого Бывшего Вожака. Сразу захотелось стать маленьким-маленьким весёлым шалуном, который любит шутки с подвохом, над которыми не смеётся никто кроме этого человека. Захотелось раствориться, утонуть в этом потрясающем запахе сильного взрослого человека, рядом с которым можно быть просто щенком. Он рванул вверх и, нарушая все правила и порядки, положил передние лапы ему на плечи, и тут же был поцелован в нос. С размаху, но очень нежно. Дядя Леша  прижался к его щеке своей щекой, почесал ухо и очень тихо шепнул «Ты здесь самый лучший и самый красивый». Каким-то быстрым неуловимым движением достал из кармана сухарь (такой, какие бывают в кармане только у него, размером с ладонь, душистый, румяный и пахучий) и с радостью засунул его в открытую пастюку, разинутую рядом с его головой. Танк, не веря в то, что это происходит не с каким-то щенком подсосным или подростком небитым, а с ним, грозным и важным, присел на задних лапах с выражением на морде полного и непоколебимого счастья вечно радостного дебила, откинул голову назад и, не удержавшись, жёстко бухнулся на спину, честно зажмурил глаза и подставил пузо для нежного почесывания…

Всё-таки на третьи сутки пошли. И хоть Дядя Лёша был не любитель горячительных напитков с долгими посиделками, посиделки устроили. В этот раз на четверых, четвёртым был молчаливый Сынуля, который, впрочем, вёл себя не нагло, в основном помалкивал и морщил задумчиво лоб всякий раз, когда его оправляли, как самого молодого, в ближайший ночной магазин. Дядя Лёша был, как и раньше, загорелый. Правда, кожа старая, уже тонкая, но зато плечи сильные, широкие, и руки такие, что картины с них писать: с сильными запястьями и горбатым внешним контуром ладони. Руки – в шрамах. Ну, оно и понятно: если его ротвейлеры дерутся, например, когда взрослые с молодыми силёнками меряются или просто молодые с молодыми, то тут глаз держи востро: при разнимании обязательно кто-то поймает зубами или когтём. Конечно, извинятся потом, что-то вроде «Хозяин, я случайно», но сначала обязательно прихватят. Поэтому Вожак имел боевой вид всегда. В шрамах, осанистый и улыбчивый, сидел с краю стола и складывал в кучку огрызки и колбасную кожуру. Хоть это и не правильно, но он всегда так делал за столом, что бы потом в конце трапезы угостить собаку.

Пили на кухне. Вспоминали. Закуска была незатейливая: какие-то салаты, купленные в большом магазине, солёности, колбаса. Танку досталась большая, правильная, сытная порция голубцов из того же магазина. Голубцы со сметаной были уничтожены путём поедания в один миг, и он, устроившись в прихожей, наблюдал за людьми одним глазом. Он себя чувствовал счастливым, на душе было хорошо и спокойно. Вокруг были сильные, дорогие его большому собачьему сердцу самцы (ну если не все дорогие, то половина уж точно, а вторая половина – просто нормально терпимые), которых можно было не охранять, ибо они абсолютно честно имеют право считаться самцами – сильными ловкими и умелыми, которые сами себя охранять могут. Но на всякий случай он слушал, что происходит за его спиной у входной двери. Так, на всякий случай. Одним глазом поглядывал, а вторым подрёмывал.

– Слушай, Василич, помнишь, тогда давно в Дели ты Индире сорвал переговоры по вооружению с пиндосами, и она собственноручно подписала приказ о твоей депортации в 48 часов?

Бывший Вожак улыбнулся хитро во все зубы.

– А что тогда?

– Когда ты входил в ту лавчонку, ты же на 90% выйти из неё не должен был, а в твоей машине спал этот (Кузьмич кивнул в сторону сына). Ему тогда лет восемь было, да? Ты же всё просчитал и прокачал. Неужели других ходов не было?

Дядя Леша подумал, пожевал, помолчал. Улыбнулся.

– Пашка (так зовут Кузьмича), я же знал, что ты рядом торчишь, вот и пошёл в ту лавку. Знал, что прикроешь, если что. Неужто подвёл бы ты меня, а?

Выпили. С серьёзным видом потеребил кусок колбасы.

– А если без шуток, то момент был такой. Терять его нельзя было, там много всего было накручено. Ситуация, понимаешь ли. А в таких делах нужно быть решительным, сам знаешь. Если сваливать, то решительно и не оглядываясь. Если морду бить, то тоже решительно. Надо было войти. Надо и всё. Даже если не должен был выйти с вероятностью больше 90%. Ты же сам ходишь на ту сторону, ходишь и не знаешь, вернёшься или нет. Не так разве? Чего тогда пристал с вопросами?

Помолчал, сложил в кучку огрызки колбасы, которые у него оставались от каждого закусывания, покосился на Танка, потом на кучку огрызков. Наверное, решил пока их не предлагать, а ещё подсобрать, чтобы горка получилась повнушительнее. Оглядел стол и, неспешно поразмыслив, видимо, решил, что в этой кучке огрызков пока не прибавится. Протянул их на ладошке, а Танк не стесняясь слизал их мигом. Спокойно ответил:

– Парни, вы сами всё знаете. Вы же сами из этой касты боевых псов. Мне ли вас учить Родину любить?

 

12. Тихий вечер

Вечер был хороший. Сухой, безветренный.

Можно было подставиться под солнце, которое собиралось спрятаться за горой и было не таким злым, как днём. Он любил подставляться под такое солнце, оно шкуру не сушило, шерсть не жгло сильно. Прогревало хорошо. Последнее время у него часто болели задние лапы, вот он и грел их на солнышке. Он понежится на солнце, прогреет лапы и мышцы, а потом смоется на вечернем выгуле от Зелёного и сходит к ним.

Они были в котельной, недалеко от кухни. Точнее, не в котельной, а в хранилище для дров (сарайчик стоял пока свободный, потому что осень ещё не наступила, и его не наполнили). Она и семеро маленьких. Кузьмич, конечно же, позволял Танку заходить в сарайчик, но ненадолго и под присмотром. Танк не очень подходил по габаритам для сарайчика, было тесно. Боялся Кузьмич, что он наступит неудачно на кого-то. Наверное, не зря боялся. Выросший на открытом пространстве, Танк был действительно неуклюж, попадая в эту, по сути дела, будку.

Ей он приносил косточку, которую получал утром на кухне. Точнее, получал две косточки. Вторую кость смаковал сам. А первую относил и прятал. Да и не прятал вовсе, а так, прикапывал слегка, чтобы мухи не садились на его косточку с тонким слоем мяса. Найти её несложно было, только ни одна падла не рискнула бы её взять. Знали, чья кость. Зелёный как-то откопал её, но под тяжёлым взглядом Танка благоразумно вернул на место и прикопал ботинком. Багира не тащила кость в загородку с маленькими, у неё было свое лежбище. Танк видел такие лежбища в поезде, люди называют их полками. У неё была такая же, на высоте около метра, и маленькие не могли туда забраться. Она не была стопроцентным пищевиком. Нет, конечно же, ей не жалко костей, просто малышам было меньше месяца и взрослых костей с душком им ещё не полагалось. Этот инстинкт жёстко прошит в мозгу суки. Кормились молоком, которого у неё было очень много. Как сказал ветеринар-абориген из ближайшего села, которого Кузьмич на всякий случай привозил раз в неделю, о такой суке можно только мечтать. И за щенками ухаживает, и молока много. Она спускалась к ним, когда её молочные железы набухали и пора было кормить малышей. Хоть и наедались досыта, они кроме мамкиного молока получали говядину, которая резалась ножом на мелкие кусочки, и козье молоко. Кузьмич считал, что говядину нужно именно резать, а не делать фаршем на мясорубке, иначе мясо пролетало незаметно и бесполезно для организма. Мясо смешивали с кашей, рисовой или гречневой, добавляли морковь и свёклу. За питание малышей отвечал Зелёный. Щенки росли справными, в хорошей кондиции, с хорошей шерстью. Кузьмич гордился ими, собой, Багирой и Танком. Он с удовольствием тратил свободное время на возню с молодой мамочкой и её первым помётом, чему, конечно же, радовались все, так как всем без исключения на заставе стало жить немного легче и спокойнее. Его лицо вообще менялось, когда он по двое доставал их из сарайчика и нёс погулять в компании Танка. Другим лицо становилось, непривычно мягким, со светящимися глазами. Таким Кузьмича не знал никто.

Чтобы попасть в сарай, нужно было хорошенько упереться головой в дверь, которая открывалась внутрь. Если придавить хорошенько, то щеколда выскочит. Дверь деревянная, поэтому проблем не возникает. В первый раз Танк, смывшись от Зелёного и усердно покружив по внешней территории, запутав следы, пришёл к сараю, честно пытался запрыгнуть через окошко, но с его комплекцией это было неблагодарным занятием. Окошко было на высоте метр восемьдесят. Такую высоту Танк брал почти легко. Здесь главное – не бояться стены и после разгона вовремя подставить лапы. Тело, несомое инерцией, уходит вверх само, а дальше нужно передними лапами ухватиться за раму окна. Танк так и поступил (дело привычное), но столкнулся с проблемой. Проблемой был размер окна. Танк в него не пролезал. Поэтому, шмякнувшись дважды об стенку, на третий раз он завис в окне, царапая стену задними лапами. Попытался протащить в окно холку, повисел беспомощно, выпал опять на землю и решил бросить эту затею. Походил вокруг. И не нашёл другого способа попасть внутрь, кроме как продавить дверь, упМо очень нежно. Дядя лй темный и очень редкий цвет глаз)еревшись лбом. Так и продавил. Кто б вообще сомневался. Утром был, конечно, шум. Танк выслушал спокойный выговор Кузьмича, который с трудом сдерживал улыбку и делал серьёзный вид. Щеколду поставили новую. В следующий раз Танк выдавил дверь снова. И потом опять. И снова.

Попадая к ним, он просто таял. Одурманивающий запах молока и щенков валил с ног. Он становился мягким, неуклюжим и даже нежным. Это место было единственным на земле, где он забывал о том, что он служебный ротвейлер, который должен быть всегда готов броситься в погоню, догнать и победить или лежать в засаде, или просто охранять территорию. Хотя, наверное, об этом не забывал. Скорее, позволял себе таким не быть. Здесь он становился совсем другим. Его мышцы становились вялыми, а взгляд, оставаясь внимательным и тяжёлым (да не изменить его уже: и порода не та, и возраст не тот), переставал постоянно щупать пространство и искать того, кто усомнится в его самцовости. Того, кто захочет покуситься на его территорию и права. Рядом была она – самая красивая, самая сильная. Она была из тех сук, рядом с которой мог чувствовать себя безопасно даже взрослый сильный мужик. Сильная сука с доберманьей грацией и манерой ведения драки. С ней даже Танк справился бы не просто и не легко. Или ломать и давить массой сразу же, или она измотает, а потом порвёт как щенка. Возможно, ещё и поэтому он становился мягким. Он чувствовал себя рядом с ней, этой чёрной бестией, сильнее вдвойне, и это его успокаивало. А почему бы и нет, если рядом партнёр, достойный его, Танка, и живущий по тем же законам жизни?

Он позволял маленьким то, что не позволял никогда и никому. Они радостно и азартно кусали и трепали его за уши и губы, за шею и лапы. Иногда очень больно. Но у него не появлялось желания наказать наглецов. Ну, если только чуток… Слегка рыкнуть, чтобы порядок знали и не пытались укусить прямо уж за все места кобелиного организма. В общем-то, рыкнуть достаточно формально, даже не рыкнуть, а скорее уркнуть. Он падал в загородку, умудрившись всякий раз никого не придавить, и его накрывала кучка тёплых, с крепкими лапами и широкими мордами, комков энергии. Считается, что самцы лишены инстинкта отцовства. Возможно. Возможно, он неправильный кобель. А может, всё намного проще. Может, природа придумала этот пьянящий запах молока и маленьких щенков для того, чтобы убаюкивать самца. Наверное, это просто защитный механизм, но он об этом не думал. Да и не умеют собаки думать о таком. Собакам даже проще оттого, что они об этом не думают. У них есть порядок, который строится из инстинктов и рефлексов, который существует тысячи лет и почти не изменился. Танк был самим воплощением этого мирового собачьего порядка. Он его чтил и жил с ним. Может, поэтому его так тянуло к ним и, попадая сюда, он чувствовал себя самцом, который сделал самое главное в жизни. Главное, к чему стремится ведомый инстинктом половой реализации самец. Он оставил свой след. Он породил стаю. Настоящую стаю. Стаю, которая под его началом будет охранять такую большую территорию, которую он только может пометить. Территорию, на которой он Хозяин. Территорию, покусившись на которую, чужой обязательно столкнётся с ним, Танком, и, конечно же, получит трёпку. На этой территории будет жить его, Танка, стая.

Конечно, среди них был любимец. Как же без любимца. Этот наглый, крепкий, с тяжёлым взглядом из-под брови, Кузьмичу тоже понравился больше всех. Он так и сказал:

– Смотри, Танк, какой бирюк. Настоящий папин сын.

Бирюк спал отдельно. Он наедался первым, потому что был самым большим и сильным, и уходил спать в сторону. Кузьмичу это нравилось. Танк тоже так спал в детстве. Серьёзный кобель всегда стремится выбрать такую точку, чтобы видеть всю стаю, всю территорию логова. Танку этот древний инстинкт передался с молоком матери.

 

13. Кошмар войны

Тело взрывается, взрывается, вырабатывая киловатты энергии. В отличие от нормального, спокойного рабочего состояния тренированных сильных мышц, мышцы, пропитанные сотней или тысячей порцией адреналина, который на протяжении последних двенадцати часов усердно вырабатывают надпочечники, перестают отзываться тугой болью на усталость и выполняют свою работу быстрее и резче.

Он шёл по знакомому, ставшему нелюбимым, но родному маршруту мимо огневой точки Зелёного. Шёл назад пустой, освобождённый от тяжёлого, неудобного, так и норовящего застрять в камнях груза патронов, упакованных в небольшой цинковый ящик, называемый просто «цинк», который привязал Кузьмич к шестиметровому маршевому поводку и приказал тащить к Чумазому. Последние несколько часов Танк таскал цинки. На точках не хватало боеприпасов. Рожки набивали патронами прямо на месте. Застава находилась под плотным огнём. Таким огнём, который заставляет вжаться в землю, закопаться, зарыться. Огнём, который вызывает естественный животный страх, даже не страх, а ужас. Застава не закопалась и не зарылась, она ощетинилась тем вооружением, которое было, и держала оборону уже двенадцать часов. Патронов не хватало. Точнее, было завались патронов в разрушенной оружейке, которую охранял с винторезом раненый в ногу Кузьмич. Не хватало людей, которые набивали бы рожки патронами, поэтому набивали прямо на точках, а Танк таскал цинки на точки. Кузьмич говорил, куда тащить, и он тащил: где ползком, где шагом, где бегом. Пока ему удавалось дойти до цели всякий раз. Когда груз застревал в расщелинах тропы, он весь вес своего большого тела бросал вперёд, укладывал его на шлею, по сути повисал, почти не касаясь передними лапами земли, и делал резкий рывок в сторону. Рычал. Рычал и кряхтел, даже пердел от напряжения. И всякий раз ему удавалось сорвать преграду и двинуться дальше. Дойти. И вернуться к Кузьмичу, чтобы Кузьмич привязал новый цинк, посмотрел в глаза и сказал:

– Чико, тащи.

Сейчас он шёл по тропе назад. В вакханалии выстрелов, которые уже утомили барабанные перепонки и перестали разрывать голову на куски, услышал крик. Страшный крик. С точки Зелёного. Такой крик издаёт живое существо, которому остаётся жить несколько секунд, и спасения нет. Кричал Зелёный. Кричал не от страха, нет. Скорее, от обиды и безысходности, от того, что не может помешать тому, что происходит. Страшный, леденящий и вбрасывающий в кровь порцию адреналина крик. Собака, в отличие от человека, услышав крики, стон или рык, не закапывается в смыслах полученного сообщения, а реагирует на тональность голоса. Крик – это всегда сигнал о боли. А такой крик – сигнал о смерти. Поэтому тело взрывается и становится лёгким, почти невесомым, сильным и даже грациозным. Инстинкт альфа-самца, который ответственен за всех членов своей стаи, который рассматривает членов стаи как объект защиты и охраны, заставляет уйти вправо и вниз, во впадину, в сторону крика. Он падает молча, ломает коготь и всё равно не издаёт ни звука. Ему не нужно оценивать ситуацию. Вне зависимости от обстановки он будет р а б о т а т ь.

Ррраааааз! В голове слышен стук барабанящего пульса.

Дддвввва! Во рту появился вкус железа, адреналин продолжает разноситься по телу, время начинает течь медленнее, и он падает с у р э з а, как когда-то полжизни назад, только в этот раз он не так молод и он один, без Кузьмича. Ему никто не даёт команду «Мочи!», она ему не нужна, он будет мочить без команды. И хоть прошло с тех пор почти полжизни, он не стал дряхлым и менее опасным. Не стал. Поэтому не нужно здесь, где он полноправный хозяин, заставлять членов его стаи так кричать. На шум съезжающего по камням Танка оборачивается, оторвавшись от своего занятия, тот, который держит Зелёного за волосы и большим ножом допиливает последние связки между позвонками его шеи. Всё. Парня больше нет. Его зарезали. Танк не успел. Второй держит ещё живое, простреленное в четырёх местах тело. Держит за плечи, чтобы напарнику было удобно делать своё дело.

ТТТТтррррииии! Они его не видят. Его грязная запылённая чёрная шерсть сливается с темнотой и камнями. Они его слышат, понимают, что здесь, во впадинке, на «точке», есть кто-то ещё кроме них. И этот «кто-то» движется в их сторону. Если бы этот «кто-то» был человеком, было бы всё просто и понятно. Но «кто-то» – не человек, и потому движущаяся тень вселяет страх, обычный животный страх перед непонятным.

Четыре. Просто четыре. Всё просто, всё понятно. Разгон и удар. Удар с уходом от траектории движения куда-то в район головы хозяина окровавленного ножа, удар грудью в коленку. Удар сильный, страшный. Коленка хрустит и ломается.

Пять! Ушёл в сторону. Первый лежит на спине и тоже кричит, только пока кричит не как умирающий. Он кричит от боли, кричит ругательства. Не останавливаясь и не замедляясь, заход на второго по кругу, прыжок и захват челюстями. Изо всех сил. Жёстко и всеми зубами. Захват за правую руку, которая уже легла на пистолетную рукоять «Калаша». Рывок. Так неподвижное тело реагирует на резко сообщенную ей кинетическую энергию столкнувшегося с ним и схватившего почти мёртвой хваткой пятидесятикилограммового тела. Рывок. Тело поддаётся импульсу, движется вслед. Танк выворачивается. Выворачивается так, чтобы приземлиться на лапы. Он не стар, у него получится. И если кто-то скажет, что семилетний ротвейлер с седой мордой и разбитыми лапами уже не боец, будет неправ. Ротвейлеры стареют внезапно, умирают обычно тоже, и очень долго остаются в хорошей форме. Таковы особенности породы. Поэтому ему хватит сил, чтобы сделать то, что хочет. Он приземляется на лапы одновременно с человеком, который не смог остаться на ногах, отпускает руку и делает хватку за шею. Рывок. Короткий сильный рывок в две стороны. Как будто треплет половую тряпку или нашкодившего щенка. Только лапы широко расставлены, чтобы обеспечить устойчивость. Хруст. Шея ломается, связки рвутся. Притих на секунду. Замер. Он чувствует, как тело под ним начинает биться в конвульсиях. Одним меньше. Танк не умеет считать, и он не будет вести счёт до ста. Он занят. Остался тот, который лишь несколько секунд назад отрезал голову тому, кто был Танку роднёй. Да, роднёй. В стае живёт родня, а они были стаей, вожак в которой Кузьмич. Замер на секунду. Его облило светом от кусочка луны, показавшегося из-за облаков. Облаков, которых не бывает в этих местах, ненавистных облаков, которые появились сегодня и тут же решили судьбу заставы, сделав погоду нелётной. Он стоял, пригнув голову, прогнулся, а задняя толчковая лапа ушла вперёд – так, чтобы выбросить его в любой момент.

– УУУууу… – громко, гортанно поднимая голову вверх. – УУУууу… – Никаких иллюзий у того, кто пытался сейчас подняться и вытащить неудобно заброшенный за спину автомат, не возникало.

Зверь большой, страшный, сильный зверь сейчас сорвётся с места и набросится. И это не будет смертью в бою с неверным. Это будет смертью от клыков зверя…

Пять или пятьдесят – неважно, и неважно, что пауза затянулась. Танк ещё раз шевельнул ноздрями и рванул вперёд, чтобы опять убить.

 

 

Кузьмич лежал на развалинах оружейки. Беглым взглядом и не заметишь: так хорошо камуфляж присыпан пылью и землёй. Грамотно лёг на огневую. Как говорится, мастерство не пропьёшь. Вокруг продолжали бухать, бахать и охать разные боеприпасы и разные виды стрелкового оружия, но тёртый вояка услышал или почувствовал, как подошёл Танк. Оторвался от прицела, повернулся, облокотившись, приподнял тело, улыбнулся глазами и сказал:

– Привет, малыш.

Осмотрел внимательно, провёл ладонью по морде и шее Танка, потом внимательно посмотрел на окрасившуюся кровью руку, провёл ещё раз по морде и шее, заглянул в глаза и спросил:

– Чья кровь?

Не дождался ответа, ещё раз огладил псу голову и шею, замер на секунду, потрепал за брылю, прошептал:

– Фух, напугал. Не твоя. Ты встретил кого-то по дороге? – Огладил тело, проверил лапы, прощупал живот. – Похоже, цел.

Быстро глянул в сторону, куда направлен винторез, и уже через плечо бросил команду «Лежать». Танк улёгся, покряхтев. Не молодой он уже, и связки с мышцами хоть и носили тело и выполняли работу, но всё же отзывались недовольством оттого, что всё не по графику и не по распорядку, и отдыха им давно не давали. Покряхтел на самом деле так… для себя, не для того, чтобы кто-то услышал и пожалел. Наверное, если переводить на человеческий язык, то просто посетовал на то, что приземлять мускулистую задницу приходится не на мягкую травушку-муравушку, а на обломки оружейки, присыпанные землёй. А может и не это сказал вовсе, а то, что некогда ему лежать рядом с хозяином, а нужно бежать туда, где ещё можно откопать кого-то из НИХ. Но если команда прозвучала, значит, важна она и нужна, поэтому лёг и замер, крепко уткнувшись взглядом в затылок человека. Кузьмич опять повернулся к нему и посмотрел как-то даже ласково. Не просто внимательно и с уважением, а ласково. Пожевал край уса и внятно, акцентируя каждый звук, сказал:

– Дела хуёвые. Помощи в ближайшее время не будет. Вертушки не летают из-за погоды, а коробочки не могут пройти. Перевал заминирован. Эти жгучие перцы заслали на перевал пацанят с минами. Такая вот хуйня, малятки.

Танк знал много слов, но не все, и, в общем-то, не мог понять того, что говорил Кузьмич. Оценить ситуацию тоже не мог. В конце концов, он собака, хоть и редкого, так сказать, ума и других качеств, но всё равно собака. Поэтому политес выдержал, взгляд сделал серьёзный и вдумчивый, уши отвёл назад и на всякий случай серьёзно оскалился. Кузьмич положил руку Танку на лапу, погладил запястье и непривычно ласково прошёлся кончиком пальца по когтям.

– Здесь у нас парни грамотные, в большинстве сверхсрочники, и огневые точки правильные. Просто, бля, не хватит патронов. А хотелось бы дожить до пенсии, щенков и детей. Ещё бы питомник и жену хорошую. И пчёл. В ульях, бля. Чтоб выйти утром, когда туман, часов в пять. Взять тебя, ворчуна, и Багу на прогулку…Похоже не судьба...

Пожевал ус, поморгал. Опять уткнулся в окуляр винтореза, поводил стволом, осмотрел какой-то ему понятный сектор и повернулся к Танку опять, улыбнулся.

–Хотя ,  ты знаешь, а наверное, не смог бы я с ульями, пчёлами, женой-умницей… Наверное, я такой же как ты пёс, которому нужно работать, иначе начну дурковать. Вот и работаю. Точнее, вместе работаем. Я воюю всю сознательную жизнь. Привыкнуть к этому до сих пор не могу, но и без этого не смог бы, наверное. У меня от войны, не поверишь, стояк постоянный, негры из фильмов позавидовали бы. Здесь всё не так, как там, в Москве. Не нужно здесь ничего придумывать, чтобы чувствовать себя мужчиной. Развлекашки всякие не нужны. И вранья здесь нет…

Примолк, потеребил пса рукой по лбу, по ушам, погладил нос.

– Помнишь, как к нам Пеленгас забежал? Сегодня всё так же. Идёт Клещ с той стороны и тащит что-то очень ценное, охуенно ценное. Мы его должны были встретить, но, бля, шобла местных пришла раньше. А мы стоим где-то между Клещом и местными и пропустить их не можем. Да и не хотим. Если басмачи пойдут через нас… – Сморщил лоб, задумался на секунду. – Хуя им лысого, а не Клеща. Эти бляди нихуя ещё не всосали, до кого их угораздило доебаться… И насрать, что их больше раз в тридцать! И дело даже не в том, что Клещ что-то важное тащит, а в том, что здесь стоим мы. Это наша земля.

Опять отвернулся к винторезу, замер. Танк заметил, как он задержал дыхание, и почувствовал запах, запах смерти. Кузьмич так пахнул, когда начинал тянуть курок. Иначе и не определишь: не шевелится, не движется, только пахнуть начинает, а потом тихий лёгкий толчок в плечо. Винторез – это вообще игрушка по сравнению со злой и тяжёлой ОСВ-96. И хлопок у неё неслышный, и толчок со стороны незаметный.

Повернулся, и в этот раз сильно и больно схватил за шкуру на затылке, притянул, упёрся лбом в лоб и заглянул в глаза. Кузьмич плакал. Плакал тихо. Молча. Неслышно. Слеза прорисовала чёткую дорожку на грязном лице. Он сжал зубы. Вдохнул глубоко. Потом вдохнул ещё раз и прошептал, опять чётко выговаривая слова:

– Ты только уцелей! – Прижал к себе ещё сильней, опять вздохнул тяжело и шумно. – Слышишь? Уцелей! У меня больше никого, только ты. – И заглянул в глаза. Поцеловал в нос. Оттолкнул жёстко.

– Сейчас суки попрут. Иди. Поройся там. Может, Бирюк живой. Он всегда отдельно, в сторонке спал. Может, живой, а? Иди, Чико. Ищи маленьких.

Танк потянулся было к нему, но услышал срывающееся на крик «ИДИ!», рванул в ту сторону, где стоял сарайчик, под развалинами которого лежала мёртвая (да, он чётко знал, что мёртвая) Багира и их щенки.

...

Пеленгас подошёл как обычно: тихо, почти бесшумно. Тихо лёг недалеко.

Происходящее вокруг страшное безумие, которое должно пугать и гнать от себя любое живое существо только своим страшным запахом смерти и льющейся крови, а ещё раздающихся стонов и выстрелов, безумие, которое не укладывалось в голове у Танка и противоречило любым законам природы, потому что не должны ТАК убивать друг друга одинаковые существа, ТАК страшно и много убивать, безумие, на инстинктивном уровне заставляющее бежать, только чтобы не быть здесь, чтобы спасти себя для будущего, безумие, взрывающее мозг изнутри бешеными дозами адреналина и ещё черти чего, не выгнало кота с территории заставы. Чёрт его поймёт, этого кота, что он ищет? Зачем он здесь? Что ему вообще нужно? Некогда Танку размышлять над этим. Он раскапывал развалины. Сломанные когти и сточенные в кровь подушки лап устали отзываться болью. Устали подавать сигнал «Стоп! Что-то не так». Не слушал Танк этот сигнал или не слышал, потому что в ушах бил, перекрывая выстрелы и разрывы, пульс. Бил громче, чем те страшные штуки, из которых люди убивали друг друга. Колотил оттого, что Танк почувствовал: под развалинами кто-то есть, ещё живой. Возможно, почувствовал, а возможно, услышал писк или стон. Поэтому он терзал кирпичи когтями, отбрасывая куски назад и не обращая внимания на то, что они больно бьют по задним лапам. Он терзал когтями эти камни, и если нужно будет терзать их зубами, будет терзать зубами, а если пустыми дёснами, то дёснами, иначе какой он нахуй Танк? Да не может быть иначе. Не может быть по определению.

Кот лёг, спокойно сложив лапы крестом и уткнувшись в Танка спокойным взглядом. Вообще-то, наверное, стоило бы потратить немного сил и, применив какой-нибудь хитрый обманный манёвр, тюкнуть белым длинным широким клыком кота в темечко. Чтоб не глазел. Так, чтоб отлетела никчёмная кошачья душонка к кошачьему богу. Но, увы, некогда Танку. Он занят очень важным делом: он раскапывает место, где под обломками лежит его Багира и его стая. И он чувствует (нет, он уверен), что Кузьмич прав, и под завалом кто-то есть. Поэтому он будет разбрасывать в стороны куски кирпича, и плевать, что они больно бьют по задним лапам. И разбросал бы, и докопался, но каким-то чутьём, даже не слухом, нет, а именно чутьём п о ч у в с т в о в а л: что-то не так с Кузьмичом. Почувствовал, что он ему сейчас нужен. НУЖЕН! И ничего здесь не попишешь, это ощущение прорезалось сквозь него просто и понятно, как нечто, не требующее размышлений. Нужен!  Нужен сейчас как никогда в жизни. И, наверное, это самая большая награда для него. Плохо только, что эта нужность как награда так остро и чётко возникла сейчас, когда он занят важным делом. Остановился, прислушался к себе, прислушался к развалинам, оглянулся на Пеленгаса. И захотелось поверить в то, что если он сейчас уйдёт и не раскопает эти развалины, то сделает это за него этот чёртов кот. А кот как-то убаюкивающе прищурил глаза и даже как будто кивнул, подтверждая собачьи мысли. Ещё раз посмотрел на развалины и на кота, секунду постоял, поморщил лоб и принял решение. Наверное, это было самое долгое принятие решения в его жизни. Он пошёл к Кузьмичу, к развалинам оружейки.

Картина у оружейки нарисовалась из разряда  отвартительных: Кузьмич, крепко стоящий на левой ноге и неуклюже отставляющий правую, простреленную, в подобии боевой стойки, со своим  ножом в руке. И три бородатых запылённых басмача.

Вышли они на точку грамотно, откуда-то сбоку, раз Кузьмич их пропустил на подходе. Просчитали, что оставшиеся на заставе окопались, так что в лобовую их не возьмёшь, и единственное правильное решение – обрезать снабжение патронами. Вот и вышли суки на точку. С ножами. Решили поглумиться, видать. Хреновая картина. Не сможет Кузьмич сейчас быть таким быстрым, чтобы  выиграть схватку.

Опять защёлкало и застучало внутри, хотя, казалось бы, некуда уже быстрее щёлкать и стучать.

РРаааз… Вперёд. В два прыжка оказался рядом с Кузьмичом, у правой ноги и чуть впереди. Прикрыть.

Двваа… Не сдвинулись с места. Бородатые что-то сказали и заухмылялись.

ТТррри… Танк копнул землю передней лапой и сказал «Уууррррр». А Кузьмич пробухтел не весёлое «Удача за нас. Мы уберём их на раз».

Чччетыре…  Бородатые спокойно расступились полукругом, и Танк увидел четвёртого, спокойно стоявшего с «калашом» у пуза и больше всех ухмыляющегося.

Пппять… Кузьмич развернулся левее и сквозь зубы процедил «Право два, твои». Вот и чудесно, вот и ладненько: поляну попилили, определённость появилась. Сказанное означает, что один с ножом и второй за ним с «калашом» – его, Танка, цели. А мочить он завсегда готов, если Вожак предлагает. И, что особенно приятно, ни Кузьмич, ни он сам не пахли страхом.

Шесть… Пригнул голову и медленно, спокойно сделал первый шаг навстречу первому бородатому.

 

...

 

Где-то рядом незнакомый искажённый контузией голос сквозь слёзы докладывал о том, что на заставу напал противник численностью около пол тысячи стволов, о том, что застава уничтожена, в том числе и командный состав, и о том, что командование принял на себя сержант такой-то. Атака противника отражена.

Это значит, что всё сделали правильно. Не прошла шобла через заставу. Хоть и сделали всё, чтобы пройти, не прошла. Не на тех нарвались, суки. Только радости не было. Вилять хвостом не хотелось и идти за положенным после серьёзного дела куском сала не хотелось тоже. Наверное, впервые не хотелось.

Внутри застрял крик. Крик, который появляется там, где появляется смерть. Наверное, только застрявший крик не давал сейчас отрубиться, а отрубиться очень хотелось прямо в этой неуютной большой луже уже холодной и вязкой крови. Крови четырёх бородатых трупов, пополнивших неписаные личные счета Танка и Кузьмича. А ещё в луже была кровь победителей – человека и собаки. Очень хотелось просто отрубиться, чтобы наступили тишина и покой, и стало тепло. Наверное, тогда бы он мог отдохнуть от длинного и неправильного дня, который никак не вписывается в рамки регламентов и уставов. Застрявший внутри крик не давал. Кровь склеила шерсть и губы. Сгустки чёрной крови попадали в ноздри и мешали дышать. Кровь склеила правый глаз, который, впрочем, был бесполезен, потому что он лежал на правом боку и не мог лечь на грудь. Язык был совсем сухим и прилип к нёбу, а во рту стоял вкус крови. Сзади лежал Кузьмич. Какой- то маленький, совсем маленький и какой-то ненастоящий. И непривычно тихий. Лежал, неуклюже распластав руки и уткнувшись зачем-то лицом в бурый от крови камень. Танк, как обычно, прикрывал подход «с урэза», на нём не было радиоошейника с микрофоном, но он и не рычал, хоть и были вокруг незнакомые люди. Ему нужно предупредить Кузьмича рыком о том, что рядом люди, но он не рычал, потому что не было сил и язык прилип к нёбу. Не было у могучего пса сил издать грозный рык, не было сил взмыть в прыжке и разогнать чужаков, что стояли в стороне и перешёптывались. Сил не было потому, что вытекло много, очень много крови из раны, в общем-то не опасной, но длинной и глубокой, раны от чужого злого и умелого ножа. Сейчас, когда закончились силы за такой очень длинный и неправильный день, когда нет сил жить и очень хочется закрыть глаза, чтобы не чувствовать боли и чтобы наконец согрелось большое сильное тело...  Но он будет делать то, что для него главное. Главное – служить человеку, который стал его частью. Человеку, без которого он не может. И даже не потому, что вместе съедена куча банок тушёнки и истоптана хренова туча сложных горных километров. А просто потому, что иначе не может быть, не может он ЕГО подвести. Он будет делать единственное, что пока в его силах. Он будет, цепляясь когтями левой передней лапы о землю сантиметр за сантиметром, ползти вперёд и пугать чужаков. Пугать взглядом. Будет ползти и пугать. Если бы ещё он мог издать рык… Рык, который всё равно не услышал бы Кузьмич, потому что мёртв. Не мог Кузьмич ничего сделать в ответ на рык, который бы издал Танк, но это неважно. Совсем неважно. Потому что задача Танка – охранять его, когда он лежит, живой или мёртвый, и плевать, что люди, которые стоят над ним, громко шушукаются, и кто-то предлагает пустить старому псу пулю в лоб, чтобы не мучился. Не боится он пули. Именно сейчас не боится ничего. Поэтому, цепляясь слабой лапой о грунт, будет ползти вперёд и пугать . Он бы полз вперёд и, если бы представилась возможность, вцепился бы в ближайший голеностоп в армейских ботинках, и даже, если бы не смог раскусить кость, порвал хотя бы ахилы… И вцепился, и порвал бы. Но услышал знакомым голосом, голосом Клеща который сразу узнал:

– Отбой, бульдозер!

Наверное, это хорошо. Наверное, это значит: можно отключиться, потому что прикрывать Кузьмича теперь будет Клещ. Он с трудом оторвал дрожащую голову от земли и смог разлепить правый глаз. Посмотрел на Клеща. Это был действительно он, в камуфляже, в бронике и разгрузке, собранный, гибкий и подвижный, подошёл как кошка, и положил руку псу на лоб. Повторил:

– Отбой, Чико. Это я. Отбой.

Крик, не вырвавшись, стал тише, картинка качнулась, и Танку показалось, что он перевернулся  головой ниже задних лап. Пахнуло сладким, и он обмяк.

А дальше… Дальше только обрывки фраз, будто сквозь какую-то мягкую преграду.

– Док, что с псом?

– Потеря крови, обезвоживание, шок.

– Док, мы все ему должны. И не раз. Ты понял меня? Что хочешь делай!

И ещё какие-то непонятные Танку слова: физраствор, капельница, адреналин.

– Чико, мальчик, бульдозер, дыши!

– Только дыши!

– Не спи, не спи, мудила упрямый!

– Глаза не закрывай! Я тебя, гада, голубцами всю жизнь кормить буду!

Куски увиденного наяву или в беспамятстве – как сквозь туман. Кузьмича, покрытого простынёй полностью, с головой, аккуратно уносят на носилках… Пеленгас тащит за повязанный на шее шнурок упирающегося и по-смешному грозно рычащего Бирюка, пытающегося вцепиться в нос коту, который почти по-собачьи прижимает уши к  затылку, но тащит Бирюка к Танку… Потом опять туман и уже почти чёткая картинка вертолёта, к которому несут на носилках уже его, Танка, и силуэт рычащего матом  Клеща:

– Для кобеля вы место в вертушке вы по любому найдете!

 

Вместо эпилога

 

Танк умер через год. Умер в учебном бою. Наверное, сосуд лопнул.

Последний год он жил в доме за городом, с мамой Клеща. Ухоженная тихая бабулька баловала его и позволяла целыми днями топтаться в огороженном яблоневом садике.

В то утро он с Клещом как-то особенно попрощался, когда тот на работу уезжал. Подошёл, сунул в ладонь мокрый нос и отдал любимый теннисный мячик, который обычно не давал никому. А ещё сходил с бабушкой за молоком, попугал суровым взглядом молочницу, лениво пометил заборы с возмущенными местными псами за ними. Половину пути четно и гордо пронес в зубах бидон с молоком.

В учебных боях он по-отцовски мял бока Бирюку. Полезное занятие. Понарошку с Бирюком они бодались шумно и на вид страшно. Он учил молодого  кобеля с кипучей энергией биться правильно, лапы не подставить, горло защитить, уйти от захвата, лишний раз не подставиться...  В его понимании собачего отцовства - такая учеба дело первой важности!   Поэтому и мял молодому, кряжистому, сильному бока ласково, но энергично. Бирюк знал, что понарошку, поэтому бились не люто, а так, с ленцой и захватами вполсилы.

Танка не стало в обед. Ушёл сразу: подмял Бирюка и обмяк.

А вечером стреляли. Стреляли из боевого оружия, которое почему-то, оказалось у каждого, кто приехал на свежую могилу выпить «пять капель» за Танка.

 

Плиту ему справили самую настоящую, гранитную. Мастер долго старался, чтобы вместить на ней  кем-то сочинённое:

 

Я громила ротвейлер, рабочий пес. Моя погремуха Танк.

Ошейник, шлея, на ней поводок. А держит его чудак.

Рявкнуть ему «Эй ты, молодой! Шустрее, шире шаг!

Я знаю, устал. Ведь ты молодой и делаешь все не так!

Ты носом вдохни, а ртом выдыхай, так будет легче бежать.

Вцепись в поводок и не отпускай, таких я умею таскать».

 

Щенком мелюзгой сюда привезли. Сказали «Ты здесь навсегда.

На этой заставе нам нужен такой, со взглядом задиры бойца,

С хорошим нюхом, веселый и злой, с желаньем догнать стервеца.

Здесь нужен Хозяин. Серьезный, крутой. Такой, кто пойдет до конца.

Вот наша застава. Наша земля. Чужим здесь дороги нет. Участок тяжел.

Не курорт ни хрена. Не даром дают здесь обед.

А вот полоса. Вдоль нее ты пройди. Понюхай, почувствуй, пойми.

Пометь ее всю, всему миру скажи «Я здесь! Значит вам не пройти».

 

Нам нужно вперед, нам нужно догнать того, кто пришел на заре.

А он не лопух, он не простак. Следов почти нет на траве.

Он крепкий мужик, за полдня он прошел хренову тучу км.

А здесь не проспект, здесь не бульвар, асфальта нету нигде.

 

Что ты там сипишь? Не пойму ни хрена! От бега забило зоб?

Нет, так не пойдет! Какой перекур, сопливый ты гребаный лох!

Ты думаешь, мне тебя кайфно тащить? Коль сдох, так бросай поводок!

Пойду без тебя, отслежу, догоню. Потом только сильный бросок.

 

Меня ведь не просто Танком зовут. Люблю я крутые дела.

Мне главное – след. Как щенок завожусь. Неважно, что морда седа.

Ведь мне наплевать, что в руках его Глок. Не страшен мне громкий хлопок.

Есть зубы и лапы и мощный бросок. Сопливый, бросай поводок!

 

А если со мной пойдешь до конца, тогда живот подтяни.

Взведи автомат, подтрави поводок и воздух всей грудью вдохни.

А может Зеленый, не так ты и плох. А может я просто брюзга.

Ротвейлер – не пудель. Рабочий пес. Бывает ворчлив иногда....

 

Есть запах по ветру! Он выше залег. Зеленый, бросай поводок.

Пора мне.

Спустил? Молодец! затаись! Я сзади зайду, и в бросок!

Разбитые лапы, дыхалка не та. А может, уже я и стар.

Не знаю я задней. Нигде, никогда. Характер такой у меня.

 

Ну здравствуй, чужой! Увидел меня? Неужто совсем не рад?

Сейчас повоюем. Ты или я. И даром что морда седа.

Я знаю, что страшен, когда иду в лоб. И челюсти страшен захват.

Разгон и удар на излом, кувырок. И мордой в камни мой враг.

Всем весом на спину подмять, придавить. Уйти тебе шансов нет.

Руки на землю! В кармане твой Глок. Не выстрелил злой пистолет.

Да что нам возиться, пусть ребра хрустят. Не снимешь ты пасти захват.

Эй пришлый, затихни пока еще цел! Чему я в общем-то рад......

 

Громила ротвейлер, рабочий пес. Не зря же мне жрать свой обед.

Он здесь не прошел. Cейчас, как всегда я вовремя вышел на след.

Отбой по заставе! Мы взяли Орла. За нами летит вертолет.

Зеленый, пойми, что хозяин здесь я. А ты подержи поводок.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

А на двоих шесть ног и две руки,
Две пары челюстей – их рвать, они враги.
Солдат и пёс: мы сказочно сильны,
Ведь мы вдвоём, мы не одни.
 

Танк — матёрый ротвейлер-переросток лежал. Лежал, повернувшись головой в противоположную от Вожака Кузьмича сторону. Вообще для него команда «Лежать» – главная. Для кого-то главная команда «Фу» а для него нет, первая и главная – «Лежать». Причём, лежать, влипая в грунт. И быть незаметным, хоть сложно это сделать с его немалыми габаритами. Это самая важная команда, и в его жизни очень нужно её выполнить в один вздох.Его научили, точнее он научился. Всю жизнь ее выполняет… В этот раз он расположился на земле не удобно. Осколки камней под телом мешали расслабиться, но и вставать, чтобы сменить позицию, он не собирался, поэтому лежал как леглось, неуютно и неудобно. Лежал и охранял.
Собачья память – долгая и надёжная. Некоторые моменты жизни вгрызаются в память как клещ в кожу. Всплывают яркими чёткими картинками со все-ми оттенками запахов и звуков. Сейчас ему как раз вспоминалось. Вспоминалось что-то далёкое и совсем свежее, недавнее. Когда он на секунду закрывал глаза, будто что-то переключалось в голове, и он возвращался в прошлое. Вспомнилось что-то давнее, из тех времён, когда он ещё щенком жил в питомнике на окраине города, города, пахнущего углём и морем.

Встречается ненормативная лексика. ну типа 16+

 А. Маслаков  ака Ротолюб 2007

© 2016 rottweilertank.ru